Размер шрифта

Мемуары и рассказы - стр. 25

Край стола, пылинки хлебных

крошек,

Медный привкус голода во сне.

Звон цикад, и горький запах горный —

В Ала-Тау травы до небес,

Плач соседский дикий и покорный,

Грохот, в черном небе желтый

крест…

Мы вернулись в мерзлом сорок

третьем.

Плакали от пустоты

и стужи.

Ты мечтала о тепле и лете…

Пятна детства, расплываясь,

кружат.

Нескончаемость московских

темных улиц,

Хруст стекла в

опустошенном доме,

Ноги в пимах стареньких

танцуют,

Смех твой, захлебнувшийся

на сломе.

Тонкий и дрожащий столбик

свечки

У лица мерцает маяком.

Мы втроем молчим у жаркой

печки,

И читаем письма, и поем.

Снова – тьма. Но вот шинель

снимаешь,

Помню, как нежна твоя

ладонь.

Мы одни, ты только

приезжаешь,

Чтобы отгореть, разжечь

огонь.

Сгусток лет туманит,

закрывает

Детства разноцветные

осколки.

Тот огонь поныне согревает,

Он звезда моя над пропастью —

у кромки.

15 мая 1979 г.

НЮРА

Нюрочкой ее звали долго, почти до сорока, за несмываемый по самые глаза румянец на круглых щеках и вздернутый нос, разрисованный яркими веснушками.

На Трехгорку она попала случайно. И вовсе не думала, когда поступала ученицей, что так и останется здесь прядильщицей на целых двадцать лет. Но ровный гул цеха, бесконечное переплетение ползущих нитей словно тянули ее за собой. Ей милы стали работа, спокойный отдых, недлинный путь из дома на фабрику, и никуда ей больше не хотелось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Страница 25

Продолжить чтение