Мексиканка - стр. 29
Дара порылся на полке и достал небольшой круглый предмет. Он щёлкнул крышкой и повернул ладонь так, чтобы Салли могла рассмотреть.
– А. Это тебе Мёрфи дал, – сказала Салли уверенно.
– Ну да.
– Ты к чему это?
– Ну…
Её всегда удивляло то, как Дара, который мог выдавать страницу за страницей текста их жизни в Ирландии, иногда зависал в разговоре, не зная, с чего начать. Иногда он говорил, что ему хочется изложить некоторые вещи прозой, потому что Салли достойна хорошего текста, а не путаных изложений. Иногда он обещал ей написать и рассказать ей что-то из прошлого, но за прошедший год ничего так и не написал.
Они с Дарой по привычке скрывали свои отношения от всех, кто когда-то мог их высмеять. От всех, для кого Салли была пугалом или ядовитой змеёй, которую Даре запретили приносить на выпускной бал. Потом бал прошёл, Дара краем ухо слышал рассказы, о том, кого и как стошнило под утро на реке и всё это потеряло смысл. Осталась только привычка беречь отношения от чужих взглядов.
Салли, конечно, донесли, что Дара собирался пойти на выпускной с Энни. И хотя он в итоге ни с кем не пошёл, Салли помнила, что Дара выбрал Энни и не сказал ей. Не то, чтобы сам выпускной что-то значил, но недоговорённость осталась, как грязный отпечаток ботинка на полу.
– Он ведь давно тебе это дал? – подсказала Салли.
– Да. Я пришёл к нему как-то в мае. Прошлым маем, после выпускного. Я сказал ему, что не знаю… Не знаю. Он спросил, чего я не знаю, и я даже тут не знал, что сказать. И он сказал, что совершенно нормально молодому человеку не знать, чего он хочет в этой жизни.
– Как-то звучит слишком здраво и приземлённо для Мёрфи.
– Я тоже удивился. В общем… я стал говорить о картинах. Мне всегда казалось, что если и есть где ответы, то это на них. Картины появились как способ показать людям жизнь, которой нельзя увидеть. Потом появились фотокамеры и киноленты, но живопись никуда не исчезла. Будто они всё ещё показывают ту жизнь, которой не увидеть на экранах. И картины стали странными, будто в них спрессовано больше, чем может уловить сетчатка глаза. Может, если я буду смотреть достаточно внимательно… Мёрфи перебил меня и сказал, что как по его мнению, картины не показывают жизнь. Но показывают направление. Куда жить.
– Куда жить? – Салли нахмурилась, разглядывая что-то в углу комнаты. У неё начала болеть голова, за рассказом Дары было сложно следить и ей нестерпимо хотелось отойти в туалет и там проглотить ещё полтаблетки.
– Вот эти два слова. И дал мне компас. Я потом вспомнил фразу из какой-то пошлой книжки: «Счастье это не то, куда ты идёшь, это компас». Мол, если ты счастлив, то ты делаешь всё правильно. Может, Мёрфи имел в виду, что искусство – это не цель, а тоже компас. Или что-то вроде. Я пока не понял. Ну, ты знаешь Мёрфи. Он может так замолчать, что кажется, будто он много чего сказал.
– Это да. – Салли решила выбрать паузу в разговоре, чтобы извиниться, отлучиться и проглотить четвертинку. Четвертинки ей должно хватить. – И что? Ты стал ходить по компасу, по улицам города?
– Нет, я просто положил его на полку и занялся делом – стал перебирать вакансии. Тем вечером пришла ты, мы разговаривали, я вертел его в руках, потом стал ходить по комнате и компас всё время показывал на тебя.