Механические птицы не поют - стр. 33

– Я лучше живой женщины, Уолтер. Я не болею, не беременею, не старею, а еще со мной можно делать все, что угодно. Даже клирики отказались признать, что боль, которую я испытываю – настоящая.

– А ты испытываешь боль?.. Где в шестеренках прячется эта способность, Эльстер?

– В человеческом желании причинять боль и видеть достоверную реакцию. Не спрашивай меня, я не инженер. Но если хочешь – ударь меня. Клирики говорят, это не будет грехом. А хочешь… хочешь меня убить?

Медовые глаза Эльстер лихорадочно заблестели. Она подалась вперед, и Уолтер инстинктивно отшатнулся.

– Эльстер, я никогда никого не убивал, – твердо сказал он, чувствуя, как к горлу подступает желчь.

«Спаси меня, Уолтер!» – полоснул сознание голос Джека.

– Тогда… – хрипло прошептала она, – покорми меня, или мне грозит голодная смерть.

Эльстер забрала у него «перчатку» и начала деловито надевать ее на руку.

Спускаясь в зал, Уолтер подумал, что впервые по-настоящему солидарен с альбионскими клириками, и что он искренне ненавидит Эриха Рейне.

Ярмарка открывалась рано утром и работала до поздней ночи. Уолтер был большим любителем поспать до обеда, а по ночам крепко выпить, но в последние дни ни того, ни другого он себе позволить не мог. К тому же, если он хотел не только сводить Эльстер на ярмарку, но и купить что-то приличное, делать это стоило с утра. В темноте, в неверном свете золотых электрических фонарей, приезжие торговцы выложат на прилавки все, что не смогли бы продать при свете. Купить ношеное пальто он мог в любой лавке старьевщика. Приличные вещи покупались днем.

В этот раз Эльстер спала на самом краю кровати, свернувшись клубком и свесив руку. Во сне у нее было удивительно серьезное лицо, и Уолтер невольно улыбнулся, в очередной раз поправляя на ней одеяло. Она постоянно раскрывалась, а потом замерзала.

Одеваясь, он размышлял, что ему этим утром важнее – чашка хорошего кофе или еще один рассвет на берегу.

Выбор был простым.

На улице только-только занималась заря. Сине-зеленые сумерки укрывали город, стирая очертания, и Уолтеру казалось, что Лигеплац ускользает, теряется в прохладном тумане с запахом соли. Над морем вставало солнце – далекая красная полоска на горизонте, похожая на порез, с которого течет в темную воду рубиновыми бликами густая кровь.

В порту утро уже началось. Уолтер увидел тот самый пароход, о котором вчера говорил Хенрик. Рядом с изящными парусниками с золотыми бортами и выключенными голограммами парусов пароход казался настоящим чудовищем, старым кашалотом, заплывшим в стаю дельфинов.

Пароход был огромен, почти втрое больше самого большого из стоящих рядом с ним парусников. Он выглядел так, будто вернулся из боя – краска на бортах облупилась, кое-где расползалась пена ржавчины, а нарисованные на носу глаза и оскаленную пасть пересекала частая сетка глубоких царапин, похожих на шрамы. Весла были задраны над водой, словно паучьи лапы.

«Зрелище и правда… сюрреалистичное. А ведь его изобретатель, Джеф Финч, говорит, что за пароходами будущее. Неужели правда? Будет жаль…» – отстраненно подумал Уолтер.

У парохода он заметил пару десятков человек, таскающих с пристани на судно с мешки и ящики. Кажется, пароход готовился к отплытию.

Капитана можно было узнать без труда. Он походил на свой корабль и единственный стоял неподвижно. Огромный мужчина, ростом, может быть, даже выше Хенрика, с черными волосами, высеребренными частыми прядями седины. Уолтер успел подумать, что ему не меньше пятидесяти, но, когда мужчина обернулся, стало ясно, что это не так.