Мефистофель. История одной карьеры - стр. 17
– Настанет час, – продолжал Миклас тихо, но страстно, и его светлые, окруженные темной тенью глаза лихорадочно заблестели. Тут он закашлялся, и фрау Эфой похлопала его по спине.
– Опять глухой кашель, – сказала она тревожно. – И такой глубокий…
В тесном кафе плавал густой дым.
– Ужасный воздух, – пожаловалась Моц. – Такого и самый здоровый мужик не вынесет. А мой голос! Вот увидите, завтра мне опять придется тащиться к врачу. Если хотите получить удовольствие, можете проверить.
Но никому не хотелось получить это удовольствие.
Рахель Моренвиц иронически заметила:
– Тоже мне колоратурное сопрано!
За этот возглас Моц наградила ее уничтожающим взглядом – она и раньше недолюбливала Рахель. И Петерсен знал, отчего. Не далее как вчера его застукали в уборной сей инфернальной дивы, и Моц рыдала по этому поводу. Но сегодня она, видимо, решила, что не позволит, чтоб эта воображала с моноклем и идиотской прической портила ей настроение. Она сложила руки на груди и явно делала хорошую мину при плохой игре.
– Как здесь мило, – сказала она прочувственно. – Что, папаша Ганземанн?
Она подмигнула хозяину, которому задолжала двадцать семь марок, и тот по этой причине ответил ей каменным выражением лица. И когда Петерсен заказал себе бифштекс, к тому же с глазуньей, она возмутилась:
– Неужели двух сосисок мало!
От возмущения у нее даже слезы выступили на глазах. Моц и Петерсен часто ссорились из-за его излишней, как она полагала, расточительности. Он всегда заказывал самые дорогие блюда и к тому же швырял кучу денег на чаевые.
– Без бифштекса с глазуньей ему, видите ли, не обойтись! – жаловалась Моц.
Петерсен в ответ бормотал, что мужчине надо хорошо питаться. Тут Моц, уже в совершенной ярости, осведомилась у Моренвиц, не предлагал ли ей случайно Петерсен бутылку шампанского.
– «Вдову Клико», высший сорт! – кричала Моц, но, несмотря на свою озлобленность, произнесла название этой марки с небрежностью, которая должна была свидетельствовать о ее принадлежности к высшему обществу.
На этот раз Моренвиц по-настоящему обиделась.
– Что вы хотите этим сказать? – закричала она. – Вы изволите острить?
Монокль выпал из ее глаза, толстощекое лицо залилось краской и потеряло всю инфернальность. Кроге удивленно глянул в их сторону. Фрау фон Герцфельд иронически улыбалась. Прекрасный Бонетти похлопал по плечу Моц, а заодно и Моренвиц, которая грозно приблизилась к ним.
– Не ссорьтесь, дети! – посоветовал он. Вокруг его рта собрались особенно горькие складки. – Все равно этим ничего не добьешься. Лучше давайте в карты сыграем.
Тут раздались глуховатые выкрики, и все обернулись к распахнувшейся двери. На пороге стояла Дора Мартин. За ней теснился, словно свита королевы на сцене, ансамбль, с которым она приехала.
Дора Мартин смеялась и кивала с порога всем участникам Гамбургского Художественного театра. Она кричала своим хриплым голосом, растягивая отдельные слова – особенная, прославленная ее манера, которую пытались копировать тысячи молодых актрис по всей стране:
– Ах, ребятки, нас пригласили, очень скучный банкет, ужасно жалко, но нам необходимо пойти.
Казалось, она пародировала собственную манеру, так своевольно она удлиняла слоги. Но всем это понравилось, даже тем, кто терпеть не мог Мартин, например молодому Микласу. Спору нет, ее появление произвело большой эффект. Широко раскрытые, детские, загадочные глаза под высоким и умным лбом сбивали с толку и очаровывали каждого: даже папаша Ганземанн идиотски заулыбался. Фрау фон Герцфельд, прежняя подруга Мартин, крикнула ей: