Медвежья пасть. Адвокатские истории - стр. 39
Слава все время находился в больнице. Целыми днями сидел на стуле рядом с кроватью и ждал, когда жена что-нибудь скажет или попросит. Но она все время молчала. Это непроницаемое, ни о чем не спрашивающее молчание, эта упрямо замкнувшаяся в себе боль без криков и слез внушали страх и отгораживали Марину от остального мира.
Только однажды она заговорила с мужем.
– Слава, – произнесла бесцветным голосом, – зачем ты так со мной?
– Что ты имеешь в виду, милая?
– Я умираю из-за тебя. Разве ты этого не понимаешь? А ведь мне только 42. Я еще могла бы жить и жить!
– Прости меня, Мариночка, я так виноват перед тобой! – и Слава расплакался навзрыд, как ребенок.
– Ты мог купить ей квартиру на другом конце Москвы и встречаться с ней там. Врать, что едешь в командировку, да что угодно, только не говорить правду. А ты покупал нам одинаковую одежду, все, все одинаковое и даже не понимал, как это ужасно. Глупый, глупый Слава, – сказала она почти ласково и замолчала.
Слава сидел и плакал, уткнувшись локтями в коленки, а Марина лежала и думала о прожитой жизни. Она чувствовала, что умирает, и смирилась с этим. Ей только хотелось на прощанье разобраться во всем и найти объяснения поступкам мужа, чтобы простить его. Она хотела умереть с чистой душой.
Верила ли она в загробную жизнь? Может быть. Раньше она никогда не думала об этом. А сейчас уже поздно. У нее не было альтернативы, поэтому на всякий случай – вдруг загробная жизнь все-таки существует – Марина хотела освободиться от всего земного. И как не было ей тяжело и горько, но она простила мужа. Она знала, что Слава на самом деле добрый и мягкий человек. Может даже чересчур мягкий. И уж точно добрый. Он не умел врать, лукавить, интриговать. Просто он привык, что все в жизни происходит само собой, поэтому, не задумываясь ни о чем, жил легко, как бы играючи. И искренне думал, что остальные живут точно также. И естественно, что он даже не догадывался, сколько усилий прикладывала Марина для того, чтобы ему жилось легко. Может быть, не стоило так оберегать его от реальной жизни. Ведь теперь он останется один, и жизнь вряд ли будет с ним церемониться. Но думать об этом слишком поздно.
– Марина, Мариночка, – услышала она как будто издалека голос мужа, – как же я буду жить без тебя?
Она бы и рада сказать пару утешительных слов, но не могла. Силы покидали ее с каждой минутой, а боль возвращалась и с каждым днем становилась все сильнее. Мысль о смерти ее уже не пугала. Только жалко детей. Им кажется, что семнадцать лет – это много. На самом деле они еще дети. Неопытные, глупые, испуганные дети. Смотрят на нее и будто просят прощение за то, что были недостаточно внимательны и заботливы, не уделяли ей времени и никогда не говорили, как сильно ее любят.
Больше Марина ни с кем не разговаривала и целыми днями лежала с закрытыми глазами. От еды отказывалась, на посторонние звуки не реагировала.
Слава не отходил от жены ни на минуту, ночевал в палате, на кушетке. Кушетка была узкой и жесткой, он не высыпался, у него постоянно болела голова и спина. Но он не уходил. Он хотел быть рядом с ней каждую минуту, ловить каждый вздох, будто его присутствие может уменьшить ее непрекращающиеся боли. А еще он боялся, что Марина умрет в одиночестве. Слава не очень-то верил в операцию, но все-таки надеялся на чудо, каждый день ходил к лечащему врачу и спрашивал, нельзя ли перенести операцию на более ранний срок.