Медвежья пасть. Адвокатские истории - стр. 22
«Закрыли! Неожиданный поворот. Что у них есть? Собраться надо. Предъявили бортовой журнал, экипаж допросили. Сам виноват, не проследил. Муд… к этот мальчишка, второй пилот, запись в бортовой влепил. Зачем, кто его просил? Все… что есть, то есть. С кем бы посоветоваться? Совет нужен. Эти четверо в камере – не то, уж больно в друзья лезут. Что еще менты нароют? Ничего не нароют… Тесака нет, самородок найдут…вряд ли. Может, найдут… теперь. Гэбэ подключилось, теперь глубоко рыть будут. Все отрицаю, все. Нет, лучше молчу. Гниду убил. По-мужицки он, сученок, неправ. Докторскую обещал? Обещал. Обманул? Обманул! Золото взял? Взял. Зашакалил? Зашакалил! Я просил вернуть – не вернул. Мог отдать, и делу конец. Нет, уперся. Слово не сдержал. Вор и мразь, жалеть не о чем, свое и получил. Все за дело. Ничего не докажут. С адвокатом бы поговорить. Тоже, небось, куплен. Молчать, только молчать. Ну, найдут слиток и что? Рядом все, не в глаз… Валю жалко – сука я, зачем бабу? Дочурка у нее. А как? Под расстрел идти с живым свидетелем? Так доказывать замучаются. Черт ее принес туда. Перед ней виноват! Кто знал, что она там будет? К следаку вроде вызывают, опять давить будут, мурыжить… Все, молчу, пусть наскребают, одно нытье да угрозы. Терять мне нечего. Рот открывать нельзя – проколюсь. Молчу. Будут бить – не, не будут, бесполезно. Менты – тоже люди. Все понимают. Вить не будут. Все. Улыбка. Спина прямая. Руки назад. Держусь».
«Да… нарыли!.. Кто со следаком был? Наверное, опер из ГВ. Этого кузнеца деревенского нашли. Да, это конец. Самородок у сына, суки, нашли. Это мое, законное, а теперь все. Я его за дело получил. Золото это нах… р никому не нужно. Инга его в руки не возьмет. Значит, куда-нибудь в алмазный фонд сдадут. Там и сопрут. Название бы не меняли, «Медвежья пасть» хорошо звучит, да ладно, теперь это все фигня. Пустое. В сознанку не пойду. Суд-пересуд, адвокатишка грамотный, потянет время. Пару лет проживу, а там, глядишь, «вышку» отменят. Европа давно стонет. У нас теперь перестройка, точно отменят. А там будем живы – не помрем. Сейчас, главное, собраться. Колотит что-то. В камере двое новых. Нельзя. Ни слова. По фене болтают, а у самих рожи девять на двенадцать. В тюрьме такую ряху не наешь. И в зубах ковыряется один, что здесь ковырять? Свеклу? Все ясно, совет уже не нужен. Молчу и прошу встречи с адвокатом. Куда он пропал? Может его тоже менты прессуют? Свет вырубили. Все. Отбой. Утро вечера мудренее. Завтра с утра прошу адвоката…»
«Адвокатишка что-то носом водит. Ваза, говорит, у ментов сильная, доказательств много. Насрать мне на эту базу. Что ж мне теперь под вышак идти? Ваза… у него. Нечего было дорогого брать. Сильный адвокат, сильный адвокат… Ну и где его сила? Тактику, говорит, менять надо, со следствием общаться, резину тянуть. Ху…ня все это, все равно шлепнут. Хоть дружи со следаком, хоть нет. Конец один. Попа бы позвать или другого священника. Да, верить не научился, что сказать? В чем каяться? Правильно я шакала запорол, не жалею… Не веровал никогда, теперь уже поздно. Да и кровей во мне намешано. Не разберешь, в какой храм бежать. Может видеооператора со следаком вызвать? Покаяться перед Валиным мужем, родителями. Это дело. А то со следствием дружи! Чужие люди, на зарплате сидят, пофигу им все. Точно, видеокамеру, и все под запись скажу. Грех сниму, может полегчает. Священника вызывать не буду… Не поймет. А прощения попрошу. Валерке Тамму покажут, может мне на небесах легче будет. Кто чего знает. Есть там что? Никто не возвращался… Решено. Адвоката побоку, заявление на камеру делаю, а там будь что будет…»