Медведи тоже умеют любить. Камень Демиурга. Книга первая - стр. 51

Звали бабульку Феодосия Аникеевна, и была она из местных. Тут родилась и выросла, тут и замуж за местного лесника вышла по фамилии Лукачин. И никто уж ее после никак по-другому не называл, кроме как Лукачиха, словно и имени-то у нее другого никогда и не было. Они родили семерых детей, двое из которых умерли в младенческом возрасте, и осталось пятеро. Большая семья, требующая неустанной заботы и внимания. Сам-то лесник был мужичком неказистым, но уж больно хозяйственным, пил умеренно и в жене души не чаял. А Феодосия в молодости была девкой видной, статной, с тугой черной косой чуть не до пят, с яркими, словно вишни, смешливыми карими глазами, про таких говорили, кровь с молоком. Хозяйство было крепким, а дом – полная чаша, лучше и пожелать нельзя. В общем, жили не тужили. Потом дети выросли, разъехались, Лукачин помер, не то от воспаления легких, не то еще от какого недуга. А Феодосия осталась тут свой век доживать. Хотя, дети ее в город звали, бабулька наотрез отказалась от родных могил уезжать. Характером она была уж больно строга, ее слово в семье всегда последним было. Степенна была, несуетлива и деловита, с деревенскими бабами на завалинке не сиживала и языком без дела не мела. Правду-матку людям в лицо резала, невзирая на чины и звания. Не всем это нравилось. Ее слово в деревне почиталось, как приговор Верховного Суда. Да и сейчас еще, в деревне с ней побаивались связываться по этой же причине. А ну как про себя что услышат не лицеприятное. Кому ж такое охота?

Я, когда приехала работать в эти места, мужа ее уже не застала. А вот с бабулькой познакомилась очень быстро. Вкуснее и пышнее хлеба, чем у нее, во всей деревне было не сыскать. Ко мне она сначала отнеслась весьма настороженно. И то правда, чего бы это бабе в тайге делать, да еще и мужиками командовать. Но, со временем, у нас отношения наладились. Я неизменно и торжественно называла ее по имени-отчеству, Феодосией Аникеевной, что и пробило первую брешь в наших отношениях. Деревенские никто уж так к ней и не обращался, давно позабыв и имя, и отчество старой женщины. Я ей помогала, чем могла. Иногда мужиков своих просила грядки ей вскопать или там забор починить. А она нам хлеб выпекала, на хмелю заквашенный, и Василича моего обучила, за что мы всем нашим коллективом были ей благодарны до безмерности. Так и стали жить помаленечку.

Вот я и решила, что мое посещение бабули будет вполне уместным, и порулила в сторону ее дома. Рядом с домом на коновязи лошадей было не видно. Или уехали «гости» куда, или, что вернее, во дворе поставили. Притормозила у ворот и заглушила двигатель. Вышла из машины, и привычным жестом нащупала щеколду на калитке, прилаженную изнутри. Только собралась подниматься на крыльцо, но увидела в огороде, как мелькает белый ситцевый, в черный мелкий горошек, платок бабули, и направилась прямо туда. Феодосия Аникеевна собирала на грядках огурца. Два ведра уже стояли в сторонке наполненные до самого верху небольшими тугими пупырчатыми огурчиками. Чтобы не напугать старушку, я прокричала издали:

– Здравствуй, Феодосия Аникеевна!! Урожай собираешь? – Задала я очевидный, но необходимый в данной ситуации вопрос.

Бабулька распрямилась, и сделав руку козырьком, ждала, когда я подойду поближе.