Медный всадник - стр. 12
Сто пятьдесят рублей считались огромной суммой! Татьяна не знала, где ее отец разжился такими деньгами, но они появились в его руках как по волшебству, а расспросов он не терпел. Что там нужно купить? Рис? Водку? Отец говорил, но она уже забыла. А ведь говорила же ему мать:
– Гоша, не посылай ее! У нее в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Ничего она не принесет.
Татьяна с готовностью закивала:
– Мама права. Лучше пошли Дашу.
– Нет! – воскликнул папа. – Бери сумку. Иди в магазин и возвращайся с…
С чем он ей велел вернуться? С картошкой? С мукой?
Татьяна прошла мимо комнаты Сарковых и увидела, что Жанна и Женя спокойно сидят в креслах, пьют чай, читают как ни в чем не бывало, словно это было самое обычное воскресенье. Повезло же им! Такая большая комната на двоих! Психа Славина в коридоре не было. Какое счастье!
Все шло своим чередом, будто речь Молотова была всего лишь досадным отклонением в мирном течении дня. На какой-то момент Татьяна даже засомневалась: а была ли она, эта речь, и правильно ли она расслышала Молотова? Это продолжалось до того, как она свернула на Греческую улицу и увидела толпы людей, спешивших к Невскому, где находились лучшие магазины города. Татьяна не могла припомнить, когда в последний раз видела такое количество народа на улицах, и поэтому, повернувшись, направилась в другую сторону, на Суворовский проспект. Если все ринулись на Невский, лучше отправиться к Таврическому саду, где было тоже немало магазинов, пусть и не таких богатых.
Парочка, шедшая навстречу, оглядела Татьянино платье и улыбнулась. Девушка скромно опустила глаза, краснея от удовольствия. На ней было великолепное белое платье с красными розами. Она носила его с четырнадцати лет. Отец купил платье в тридцать восьмом у уличного торговца в польском городе Святокрест, куда ездил в командировку от ленинградского «Водоканала»… Тогда он побывал в Святокресте, Варшаве и Люблине. Татьяна твердо уверилась в том, что отец объехал чуть не весь свет. Даша и мама получили варшавский шоколад, но конфеты были давно съедены: два года и триста шестьдесят три дня назад. Зато Татьяна до сих пор носила платье с алыми розами, не бутонами, а цветами, вышитыми на гладком, плотном белоснежном полотне, вернее, не платье, а сарафан с тонкими лямками и без рукавов, облегавший грудь и талию, с широкой юбкой, не доходившей до колен. Если покружиться, юбка вздувалась парашютом.
Беда в том, что Татьяна из него выросла. Честно говоря, платье было не только коротким, но и тесноватым. Приходилось то и дело распускать атласные лямки на спине. До чего же досадно, что она так быстро из него выросла! Правда, до Даши ей далеко: все говорят, у нее изумительная фигура! Не то что у сестры. Бедра, хоть и округлились, все равно оставались узкими, ноги и руки – тонкими, а вот груди налились. Поэтому и приходилось расставлять платье, но грудь все равно распирала ткань. Зато как приятно вспоминать тощую как палка четырнадцатилетнюю девчонку, впервые надевшую платье с розами и вышедшую погулять по Невскому. Ради этого ощущения новизны она снова надела платье в это воскресенье, день, когда Германия напала на Советский Союз.
Но Татьяна никому не признавалась, что больше всего ее душу тешила маленькая этикетка с буквами