Меч королевы - стр. 12
Она часто размышляла о том, какой другие люди видят здешнюю землю. Брат никогда, ни в какой форме об этом не упоминал. Она привыкла слышать, как другие молодые люди отзываются об «этой ненавистной пустыне» и «этом ужасном солнце». Бет и Касси так не говорили, они прожили в разных районах Дарии большую часть жизни, «кроме тех трех лет, когда мама возила нас на Острова, чтобы придать лоска, как она говорила». И дарийское солнце и дарийский климат, будь то на плодородных красных почвах юга с его вечной борьбой с джунглями за чистоту полей, или прохладные влажные плато, где росли апельсиновые плантации, или жаркие пески северо-восточной границы были для них частью дома, которую следовало принимать и к которой приспосабливаться. Когда Харри спросила, как им понравилось на Островах, сестры задумчиво примолкли.
– Там было совсем по-другому, – сказала наконец Касси, и Бет кивнула. Касси начала говорить что-то еще, осеклась и пожала плечами. – Совсем по-другому, – повторила она.
– Вам там понравилось? – не отставала Харри.
– Разумеется, – удивилась Касси.
– Нам нравилось везде, где мы жили, – добавила Бет, – как только у нас заводились друзья.
– Мне понравился снег на севере, – вспомнила Касси, – и меховые одежды, которые нам пришлось носить там зимой.
Харри сдалась.
Старшие обитатели форпоста, казалось, воспринимали землю вокруг так же, как и любые другие недостатки выбранного ими занятия. Дарийская служба, и гражданская и военная, воспитывала стоицизм во всех, кто не сдался и не уехал домой после первых нескольких лет. Гринафовский принцип «нам и здесь хорошо» казался осязаемым, как москитная сетка.
Как-то раз Харри удостоилась признания у мистера Петерсона, отца Касси и Бет. В тот вечер на ужине в Резиденции присутствовали несколько человек, и среди них Петерсоны. Мистер Петерсон сидел напротив нее и, казалось, не обращал внимания на беседу по ту сторону стола. Но позже вечером он возник рядом с ней. Она удивилась – он довольно редко выступал на светских сборищах, а его стремление избегать молодых незамужних дам, включая подруг собственных дочерей, вошло в поговорку.
Поначалу они сидели молча. Харри гадала, скажет ли он что-нибудь, и если да, то что именно.
Она по-прежнему терялась в догадках, когда он произнес:
– Я невольно услышал, что говорил за ужином тот молодой человек рядом с вами. – Он снова умолк, но она терпеливо ждала продолжения и не пыталась подгонять его. – На вашем месте я бы не придавал этому значения.
Упомянутый молодой человек рассказывал ей о ненавистной пустыне и ужасном солнце. Он служил субалтерном в форте, провел здесь два года и предвкушал избавление еще через два. «Но мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто у нас здесь не происходит смены времен года, – распинался юноша. – Она есть: у нас бывает зима. Три месяца кряду непрерывно льет, и все покрывается плесенью, включая людей».
– Мне здесь нравится. Среди нас есть и такие, – сказал мистер Петерсон, поднялся и убрел прочь.
Харри не успела ничего ответить.
Но она вспомнила его слова позже, когда осознала, что сама становится одной из тех, кому здесь нравится. Она прикидывала, кто еще может принадлежать к клубу избранных. Эта игра развлекала ее, когда иссякали темы для светской беседы. Она мысленно отмечала всех, кто не жаловался на жару, ветер, невиданные дожди, а затем пыталась отделить тех, кто, подобно ей самой, по-настоящему наслаждался секущими прикосновениями летящего песка и головной болью от яркого солнца, от тех, кто, подобно Касси и Бет, просто обладал жизнерадостной приспособляемостью.