Меч и Крест - стр. 62
Девушки дружно обернулись и только теперь заметили некий интригующий предмет, лежавший на столике у камина, – большой и тяжелый, в темном переплете, оканчивающемся двумя фигурными металлическими застежками. Женщина, напоминавшая замороженный в холодильнике прозекторской труп Кати, сидела сгорбившись на диване, глядя на него, как на собственный смертный приговор.
– Я схожу с ума! – страшно сказала она, и ее палец испуганно задрожал в направлении мучительного предмета и отдернулся, боясь соприкоснуться с ним кожей. – Это она – та, та самая книга!
Маша подошла к ней.
– Наверное, их просто было две, – предположила она.
Огромный том, возлежавший на зеленой малахитовой столешнице, и впрямь казался однояйцевым близнецом первого, украденного Катей и сгоревшего в пламени огня. Но почему бы человеку, – или нечеловеку? – проживавшему в этой чудесной квартире, не иметь у себя точно такую же книгу?
– Я же целый день с ней таскалась! – будто прочла ее мысли Катя. – Вон царапина. И ржавчина на нижней застежке. Откройте, если там нет 104-й страницы… – В ее голосе послышался приближающийся шторм истерики.
Даша, вызывающе хмыкнув («Ну и размазня ты, тетя!»), бестрепетно склонилась над столом и, расцепив металлические застежки, стала переворачивать толстые, непослушные листы.
– 99-я, 102-я, 104-я… Тю! Точно нет, – оповестила она, вглядываясь в неровные зубья оборванной бумаги.
Не слишком испугавшись своему открытию, Чуб сбросила страницы вправо и прочла на титульном листе:
Слава тебе, Ясная Киевица!
Да пребудет сила с тобой, когда ныне, как и в любую иную ночь, стоя на горе, породившей Город, ты, завидев на небе красный огонь, полетишь туда, чтобы остановить то, что может нарушить Истину…
– Ты читаешь? На каком языке это написано? – всполошилась Катя, и в «теткином» вопросе прозвучала такая сумасшедшая надежда, что Даша даже не смогла съерничать ей в ответ.
– На русском, – недовольно буркнула она.
– На современном русском?
– Да не очень. Кто сейчас так пишет? «Слава тебе», «Да пребудет сила с тобой».
Катя окинула комнату просветленным взором и наткнулась взглядом на Белладонну.
– May, – старательно сказала белая кошка с неисправимым человеческим акцентом. И помолчав, добавила для пущей убедительности: – May. May.
– Мне померещилось! – с несказанным облегчением огласила Катя миру. – Журналистка – подстава. Книга – фуфло. Она не сгорела, они привезли ее сюда!
– Ну и что нам теперь с этой Фомой Станиславской делать? – пренебрежительно поинтересовалась Чуб, лихо объединяя в единый образ двух легендарных неверящих.
Катя уставилась на Машу сверлящим вопрошающим взглядом, ожидая, что хоть та согласится с ее реалистичными доводами. Маша натужно молчала. Ситуация была пиковая. Спорить с Катей означало выбить почву у нее из-под ног. Признать ее правоту – повесить ту, как жернов, себе на шею и мяукать в ее присутствии, словно кошки, делая вид, что ничего не произошло.
– Послушайте, – приняла Соломоново решение Ковалева, – по-моему, вам лучше лечь и немного отдохнуть. Нам ведь все равно нужно хозяина дождаться. А у вас, кажется, температура. – Она деликатно коснулась Катиного лба и попыталась уложить красивую брюнетку на диван.
К ее глубокому удивлению, женщина не сопротивлялась.
– А у меня анальгин и аспирин есть… Я вам сейчас дам, – зачастила Маша.