Майя - стр. 9
Морка, ожидая рождения ребенка, стала гневливой и вспыльчивой; дочерей она ежедневно ругала, о своем внешнем виде не заботилась, домашнее хозяйство запустила и пребывала в постоянном изнеможении. Таррина к себе она не подпускала, находя в этом какое-то горькое удовлетворение. Впрочем, добродушная снисходительность Таррина объяснялась не его благонравием, а леностью и слабохарактерностью, а потому поведение Морки начало его раздражать. Морка, как и сам Таррин, со страхом осознавала, что приближается унылый закат ее дней, и часто с досадой и отчаянием воображала, что дочь похитила у нее и былую красу, и жизненные силы. Она с ненавистью смотрела на стройное, упругое тело дочери, на ее румяные щеки и золотистые кудри. Отец Майи был человеком бережливым и рачительным, умел вести хозяйство, и с ним семья процветала, но теперь Морка считала упрямую, своенравную красавицу-дочь лишним ртом.
Неподалеку от хижины, у озера, рос огромный ясень. Жаркими летними днями Майя удобно устраивалась среди раскидистых ветвей и, задумчиво жуя травинку, часами рассматривала свое отражение в зеленоватой воде, будто сонная кошка на завалинке. Когда Морка звала дочь помочь по хозяйству, подмести пол или начистить овощей для похлебки, Майя неохотно повиновалась – с ленивой, небрежной грацией, чем еще больше раздражала мать. Вскоре Майе надоели постоянные придирки, и она стала уходить к водопадам или в поля или проплывала на островок в центре озера, где весь день нежилась на солнце, возвращаясь домой только к ужину.
Семья жила бедно, но не впроголодь, впрочем еды всегда едва хватало. Девочки взрослели, и Морке казалось, что достатка им никогда не видать. Таррина она старалась кормить сытно, хотя и однообразно – хлеб, яблоки, похлебка и каша, – а дочери перебивались объедками. Однажды Майю послали на рынок в Мирзат продать свежесбитое масло, но по дороге она съела добрую половину. Морка выпорола дочь и пожаловалась Таррину.
– Ей впредь неповадно будет, – добавила она.
Таррин расхохотался и потребовал, чтобы Майя показала следы порки. Рубцов оказалось всего два – после второго удара Майя выхватила у матери прутик и переломила его о колено.
Сейчас, вспомнив об этом случае, Морка умолкла, сняла с гвоздя у двери деревянную лохань, приволокла ее к очагу и стала наполнять теплой водой, чтобы Таррин мог умыться. Таррин, заметив, что Морка отвернулась, лукаво подмигнул Майе и поднес палец к губам. Девушка улыбнулась в ответ, скинула сарафан и, завернувшись в старое одеяло, начала зашивать прореху.
Таррин утер ладонью рот, сплюнул на пол виноградные косточки, подошел к очагу и, усевшись на табурет, принялся разматывать грязные обмотки.
– Утихомирься, старушка моя, – сказал он, когда Морка поставила у его ног лохань с горячей водой. – В доме должен быть мир и покой. Жизнь слишком коротка, чтобы ее на ссоры тратить. – Он притянул ее к себе и усадил на колени. – Глянь лучше, чем я тебя порадую. Знаешь, что я серебро умею находить?
– Не городи чепухи! – угрюмо отмахнулась она.
– Я где хочешь серебро отыщу, – заявил Таррин, стремительно запуская руку ей за пазуху и вытаскивая оттуда серебряную монету. – Вот, видишь? Пятьдесят мельдов. Для тебя, моя красавица! Завтра как пойдешь сыр и масло продавать, так на рынке себе что-нибудь и купишь. Только не надо мне больше выговаривать про таверны да про дильгайское отродье. Ты же знаешь, я только тебя люблю, всем сердцем!