Майя - стр. 38
Больше всего Майю пугало то, что в присутствии Зуно поведение Оккулы разительно изменилось. Зуно, то ковыряя в зубах изящной костяной зубочисткой, то поглаживая кота в корзинке, лениво отдавал приказания, а чернокожая девушка покорно стояла перед ним, не поднимая глаз, и робко бормотала: «Да, господин! Нет, господин…» Наконец Зуно небрежно махнул рукой, веля девушкам удалиться. Оккула прижала ладонь ко лбу, поклонилась и безмолвно вышла из комнаты.
Трактирщику велели запереть девушек на ночь в одной из комнат. Он накормил их ужином и просидел с ними за разговорами, сдобренными кувшинчиком вина, пока жена не напомнила, что другие посетители заждались. Чуть позже улыбчивая служанка принесла горячей воды, но свечи девушкам не дали.
– Боятся, что мы постоялый двор запалим да и сбежим, – вздохнула Оккула, устраиваясь в постели. – И как тебе нравится, что нас в Беклу этот одуванчик повезет?
– Не знаю, – уныло ответила Майя. – Странный он какой-то, мне нисколечко не нравится.
– Странно было бы, если б нравился, – усмехнулась Оккула. – Знаешь, банзи, негоже тебе расстраиваться из-за каких-то одуванчиков. Ладно, давай спать.
Под шум постоялого двора – крики выпивох, негромкие разговоры, звон посуды, шаги, хлопанье дверей – Майя крепко заснула.
Через несколько часов она раскрыла глаза. В комнате было темно – непонятно, то ли все еще за полночь, то ли уже скоро рассвет. Она встала с постели и подошла к зарешеченному окну. В небе ярко сияли звезды. Заря еще не занималась. Из трактира не доносилось ни звука. Все вокруг спали, бодрствовала только Майя, пытаясь привыкнуть к утрате дома, семьи и привычного окружения. Никогда больше она не вернется в родную хижину, никогда больше не ощутит уверенности в завтрашнем дне. Она с горечью вспомнила любимое присловье матери: «Никогда – это очень долго».
«Что же со мной станется? Каково быть рабыней? Что я буду делать? Кого встречу? – печально размышляла она и тут же по-детски любопытствовала: – И каких удовольствий ждать от жизни?» Увы, похоже, удовольствий не предвиделось. Неведомое будущее зияло бездонной чернотой. Майя прижала лоб к подоконнику и горько зарыдала.
– Банзи! – окликнула ее Оккула.
Майя вздрогнула от неожиданности – новая подруга просыпалась беззвучно – и расплакалась еще громче. Оккула повернула Майю лицом к себе, сжала в объятиях и, нежно укачивая, ласково погладила по голове:
– Ложись-ка ты в постель, банзи. Нечего у окна стоять и слезы лить. Кровать у тебя есть. И я у тебя тоже есть… если тебе этого захочется.
Она уложила Майю и легла рядом. Майя постепенно успокоилась, слезы высохли. Девушки лежали молча.
– Почему ты меня не разбудила? – наконец спросила Оккула.
– Ты же сама сказала, надо быть хитрой и смелой, – всхлипнула Майя.
– Ох, какая же ты глупышка, банзи! Это с мужчинами надо быть хитрой и смелой. О Крэн, как же я мужчин презираю! С ними я тверда как кремень. Если б эти бастаные мерзавцы сегодня утром в дыму задохнулись, я слезинки бы не проронила. Но женщина не может все время быть твердой и суровой, ей любовь нужна, нежность и ласка, иначе она станет сволочью, вот как Геншед или Парден. Знаешь, Майя, я тебе правду сказала – я буду твоей верной подругой, стану тебя защищать, никогда не брошу. Хочешь, Канза-Мерадой поклянусь?! Из любой беды вызволю, ни за что не предам!