Маврушины сказки: истории, вдохновленные жизнью - стр. 4
Мне было тринадцать лет, начался переходной возраст, вот тогда-то в моей, в нашей жизни, и появился батя, а поначалу просто Илья.
Я был против, как же я психовал, швырял вещи, убегал из дома, дерзил матери, ненавидел некогда такую любимую сестру за то, что она ластилась к Илье.
– Выгони его, выгони, – орал я маме в лицо, – зачем ты его приветила?
Мама шла у меня на поводу и говорила Илье, чтобы он больше не приходил. А он все равно шел.
Сестра плакала и просила маму не выгонять Илью, я орал и бесился. Я тогда не понимал, что моя мама еще молодая и что она так устала все тянуть одна, без мужского плеча, я не понимал, прости меня, мама…
Тогда-то и появился отец… Он начал караулить меня у школы на своем оранжевом жигуленке шестой модели с футбольными мячами на заднем сиденье и шторками по бокам.
Мама страдала, а я будто наслаждался этой болью, я уходил демонстративно к отцу, весело махал ему в окно, когда он приезжал за мной, сестру он так и не признал, считал, что мама нагуляла ее.
Я с упрямством барана шел и шел в эту квартиру, называл его папой, а его жену мамой Людой, мне стыдно за того себя, упертого малолетку.
Когда я увидел эту машинку, в душе у меня что-то перевернулось. Наверное, брат тоже что-то там нацарапал или сломал, поэтому ее забрали и поставили на шифоньер, подумал я тогда. У меня мама забрала, когда я нацарапал букву «П», что значит «Петя», то есть я.
Отец поймал мой взгляд и покраснел, он как-то смешался, засуетился. Только спустя время я узнал, почему он решил наладить со мной отношения. Его мать, наша с сестрой бабушка, видимо, из вредности, грозилась, что квартиру отпишет мне в наследство, а большой загородный дом завещает сестре…
Ничего этого не случилось, естественно, но, видимо, чтобы подстраховаться, отец и начал налаживать со мной отношения.
С братом я так и не подружился, он был толстый, вечно недовольный, постоянно что-то жевал и ныл.
Я же был жилистый, маленький, с лысой головой, которую к тому же украшал шрам. Это выстрелил карбид, и кусок банки от дихлофоса, в которой он лежал, воткнулся мне в голову, срезав клочок волос с кожей.
Мы с Пашкой, другом и соратником, прилепили подорожник и побежали шалить дальше.
Я был полной противоположностью моему брату: в свои тринадцать лет дрался как черт, курил втихушку от мамы и подглядывал с пацанами за моющимися в женский день в бане девчонками.
Про подглядывание это громко сказано, конечно, мысленно улыбаюсь я, вспоминая дважды неудачную попытку.
Первый раз, когда пришла моя очередь смотреть, я увидел огромный зад, весь в буграх и рытвинах, и меня чуть не стошнило.
А второй раз мы с Пашкой перепутали дни, и я увидел голый, тощий зад дяди Трофима, нашего соседа, которого я узнал по наколке. Когда он летом пьяный шефствовал по двору в одних семейниках, на голой его пояснице очень хорошо просматривалась часть наколки, голова девушки, вместо волос у которой были змеи, так что зад дяди Трофима я узнал сразу. И больше желания не возникало, но!
Я попробовал, а Петя нет, Петя ныл, сидел и ныл, то у него болела голова, то нога, спина, его рыхлое тело растекалось по дивану или креслу…
При этом он удивительно был похож на меня, но… на надутого, накаченного словно шарик воздухом, меня, а рыхлый и вялый он был, потому что начал уже сдуваться.