Матросы - стр. 32
Хорьков шел не торопясь. Под его сапогами потрескивала ботва, каблуки оставляли глубокие вмятины.
– Заманивают, Петр, на колхозную работу? – спросил Хорьков. – Здоров, моряк! Их послушать, так сама персидская княжна захочет на бураки.
– Не угадал.
– Меня, что ли, поругивали?
– Нет. О тебе разговора не было.
– Тоже плохо. Чем меньше разговора, тем меньше славы.
– С тебя славу уже на карборундах надо отчищать, – заметил Помазун и в ответ получил немилостивый погляд бригадира.
– Ручного труда еще много. Массивы ишь какие! – сказал Петр.
Машенька отошла к звену и принялась за работу. Видимо, она не хотела мешать разговору.
Хорьков надавил пальцами погнутое крыло линейки, железо не поддавалось. По запыленному крылу вывел: «Срочно в ремонт».
– У вас, на корабле, пыли-то нет. Три – четыре раза в сутки приборка, а тут ее хоть отбавляй. С земли летит.
– К чему ты так?
– Насчет ручного труда. Можно пять коробов наболтать девчатам о механизмах, и станут они ждать, из-под платочка выглядывать. А наше крестьянское дело особое, это не то что уголь рубать. Там он лежал миллиард лет и столько же еще пролежит, только крепче будет. У нас время все решает. Нам некогда ждать механизмы, работать надо. Руками, плечами, чем хочешь. Вон твоя мамаша с больными ногами форсирует график. Ее не неволили, а она дома не осталась. Значит, коллективное, артельное дело дорого для нее.
– Ты тогда меня неправильно понял. Разреши объясниться?
– Говори.
– Ты прав, когда за коллектив заступаешься.
– Как же! Конечно, прав.
– Но и в коллективе можно работать по-разному.
– Тоже согласен. Дальше прошу.
– Бурлаки баржу тащили по Волге тоже коллективно?
– Не видел их.
– На картинке видел?
– Конечно. Картина художника Репина.
– Петька все ближе к воде, – заметил Помазун. – Здорово, видно, его в море купали.
– Ты, Хорьков, против такого коллектива? – спросил Петр.
– Чтобы бечевкой баржу тащить? Конечно, против!
– И я против. Пришло время, потянули баржи буксирами.
– Ты говоришь о развитии техники вообще или применяясь?
– Только лишь применяясь.
– Я просто внес поправочку, Петя, чтобы тебя не повело в сторону.
– Чтобы с курса не сбился, – сказал заскучавший Помазун, с отвращением относившийся ко всяким политическим спорам, когда и так, по его мнению, все было совершенно ясно.
Кругом расстилались поля, зыбко колебался воздух над недавно распаханным чернопарьем, темневшим вдалеке, близ кургана, похожего на отдыхающего в тени двугорбого верблюда.
Равнина требовала технику. Одними руками, пусть даже такими, как у Машеньки Татарченко, здесь не управиться. Это все равно что вручную крутить коленчатый вал корабля. Почему Машенька должна руками перетирать навоз, ведрами разносить его по загону и, почти не разгибая спины, вырывать сорняки, обрезать свеклу?
– Так вот, Хорьков, я против бурлаков, – Петр говорил душевно, чтобы не обидеть. – Может быть, меня на флоте механизацией избаловали, не знаю… а против. Навалили мы на крестьянскую женщину сто пудов, а сами вот так, как Помазун, ходим сбоку да около с ременной плеточкой.
– Ну, ну, морская душа! Отвык ты от реальной действительности, – возразил ему Помазун. – Плетка – символ казачьего духа. Еще бы черкеску, кинжал, башлык на спину… Поехали-ка, всего внутреннего положения все равно не обговоришь.