Матросская Тишина - стр. 23
Яновский и Гордей Каллистратович вошли в душевой теремок, в котором за легкой дверцей размещалась мойка, где стоял титан для нагрева воды. Все в душевой сверкало чистотой.
Когда вышли из душа, Гордей Каллистратович вполголоса, словно по секрету, сказал:
– В прошлом году заходил ко мне сосед – генерал, герой Гражданской войны, лихой кавалерист. Его дача неподалеку от моей. По его словам, рубил саблей басмачей в Туркестане «от плеча и аж до самой ширинки» – это его любимое выражение, когда он рассказывал о схватке с басмачами, – так вот, когда он увидел мой душ, то спросил: «Кто делал?» Я сказал: «Столяр-краснодеревщик». Он стал просить у меня его адрес. Я пообещал. Поинтересовался ценой за работу. Я в свою очередь тоже спросил: «А сколько бы вы дали?» Он оглядел душ, зашел внутрь, а когда вышел, то сказал: «Рублей пятьсот – шестьсот за работу дал бы». А генерал среди соседей слывет человеком скуповатым, знает цену копеечке. Я молчу. Он тоже молчит. Вижу, что не отстает. «Пожалуй, дал бы и семьсот», – говорит генерал. Я по-прежнему молчу. Он идет дальше и глубже. Видать, заело. «Разумеется, доски, брусья, и гвозди, и весь остальной материал – мой». Я молчанием набиваю цену дальше. Генерал покряхтел-по- кряхтел, еще раз обошел вокруг душ и добавил: «Если человек из Москвы, то и харч мой, комната для отдыха в его распоряжении. Вы мне адресочек, адресочек, а если есть, то и телефон. Мы с ним сговоримся». Я написал на клочке бумаги свой адрес, свою фамилию и отчество и передал бумажку генералу. Нужно было видеть выражение его лица, когда он прочитал записку. Даже рассердился.
Довольный своим рассказом, Гордей Каллистратович смотрел на душ-теремок как на свое любимое детище.
– Ничто мне не дает такую радость, как те часы, когда я с ножовкой или с рубанком стою у верстака.
Обходя дачный участок, Гордей Каллистратович вдруг остановился, нагнулся и что-то увидел в траве.
– Проклюнул стрелку росток дубка. От желудя. Скоро развернутся два первых листочка, нужно огородить, чтобы не затоптать или не скосить вместе с травой. – Подняв у дорожки половинку кирпича, он положил его рядом с ростком. – Прежний хозяин, покойный генерал Воеводин, был страстный грибник. Он натаскал из леса столько грибниц, что каждое лето мы только одних белых собираем с участка по шестьдесят – семьдесят грибов. А одно лето Оксана насчитала девяносто девять белых. А сыроежки, подберезовики, подосиновики жарили почти каждый день. А если б вы знали, какая мастерица по засолу Надежда Николаевна! Откроешь банку, и в комнате сразу поплывет запах укропа, чеснока, петрушки, сельдерея, смородиновых листьев… От одного запаха слюной исходишь. Вы назовете это мещанством, а я вам, дорогой Альберт Валентинович, скажу – все это красота жизни. Труд!.. Все это принесено не из магазина, а сделано своими руками, и если не с молитвой, то с душой. Наш род в неисчислимом колене – воронежские крестьяне. Думаю, что это у нас, на воронежском черноземье, сцепились в одну нерасторжимую связку два святых славянских слова: земля-кормилица, земля-матушка. Сцепились и пошли гулять по белу свету.
Гордей Каллистратович и Яновский вышли за калитку.
– Если меня когда-нибудь за какую-нибудь провинность уволят с работы, я пойду гидом в Абрамцевский музей. И буду рассказывать туристам и гостям Абрамцева не только об истории Абрамцева, что запечатлена в экспонатах музея, но и о красоте этого божественного уголка российской природы. Здесь столько родников, столько светозарных полян! По этим местам когда-то ходили знаменитые гости Сергея Тимофеевича Аксакова! Вечером я покажу вам бугор перед деревней Глебово. С нижней кромки этого бугра Васнецов писал своих «Трех богатырей». А в тихой заводи речки Вори, где и сейчас плавают кувшинки и на берегу растет камыш, Васнецов писал свою знаменитую картину «У омута». Здесь, в Абрамцеве, Гоголь, когда гостил у Аксаковых, пережил свой предсмертный душевный кризис перед тем, как сжечь второй том «Мертвых душ»…