Мать и сын, и временщики - стр. 51
«Я готов жить с государем в любви и прислать в Москву одного из знатнейший вельмож своих, если ты пришлешь ко мне или конюшего Овчину-Телепнева-Оболенского, или князя Василия Шуйского, примиришься с моей Казанью и не будешь требовать дани с ее народа. Но если дерзнешь воевать, то не хотим видеть ни послов, ни гонцов твоих – мы неприятели! За попытку потревожить Казань мы вступим в землю Русскую, и все в ней будет прахом!»
Великая княгиня Елена и глава боярской Думы, после мирных переговоров с Литвой, не опасаясь удара в спину, решили выступить против Казани, отвергнув все мирные предложения казанского хана Сафа-Гирея. Поводов и причин посчитаться с казанцами было предостаточно. До послания из Тавриды казанские татары разбили московское войско воевод Сабурова и Засекина-Пестрого. В январе 1537 года сам хан Сафа-Гирей выжег предместья Мурома, но вынужден был отступить от города, увидев знамена сильного московского войска. Здесь бы и погнаться за Сафа-Гиреем и на его плечах ворваться в Казань!..
Однако небезосновательные угрозы крымского Саип-Гирея хана зимой 1537 года были восприняты очень серьезно. Настолько серьезно, что Государственный Совет принял решение отложить поход московских войск на Казань. Произошло нечто экстраординарное, связанное с угрозами хана Саип-Гирея и неожиданным злодейским убийством нашего ветреного союзника калги Ислама, что правительство не решилось начать войну с Казанью. Конюший Овчина известил хана Тавриды Саип-Гирея и хана Казани Сафа-Гирея о согласии великой княгини Елены и великого князя Ивана на мир с Казанью с одним условием, чтобы хан Сафа-Гирей оставался присяжником России.
Хану Тавриды боярская Дума ответствовала именем государя Ивана:
«Ты называешь Казань своею; но загляни в старые летописи: не тому ли принадлежит царство, кто завоевал его? Можно отдать оное другому; но сей будет уже подданным первого, как верховного владыки. Говоря о твоих мнимых правах, молчишь о существенных правах Руси Московской. Казань наша, ибо дед мой, государь Иван Вликий покорил ее, заставив казанского царя Ибрагима быть присяжником Москвы. А вы, ханы Тавриды, только обманом и коварством присвоили себе временное господство над Казанью. Да будет все по-старому, и мы останемся в братстве с тобою, забывая вину Сафа-Гирея. Отправим к тебе знатного посла, но не Овчину-Телепнева-Оболенского и не Шуйского, которые по моей юности необходимы мне в Государственной Думе».
7. Жизнь – копейка
Елена Глинская часто вспоминала о первой бурной радости своего супруга, когда она сообщила ему о зачатии ребенка после посещения Пафнутьева монастыря в Боровске. О том, что ей после стольких тягостных ожиданий и господних испытаний – когда большинство бояр и значительная часть духовенства считает их династический брак блудом – предопределено стать матерью русского государя. «Вот именно предопределено свыше, – пылко бросил Василий, – мольбами святых отцов, святого благоверного Пафнутия на том свете и епископа Макария Новгородского на этом свете чудо любви и престола устроено, когда мои грехи развода отмолены…».
Елена только дважды видела своего супруга-государя таким безудержно счастливым, на редкость восторженным и немного блаженным: когда он поднял на руки только что родившегося сына Ивана и при сообщении Елены о его чудотворном зачатии. И навсегда запомнила блеск и живость его счастливых глаз, безудержный и сбивчивый поток слов благодарности и признательности – ей, любви их, Господу…