Масть - стр. 42
И вот сейчас мы с Прасковьей Михайловной сидели в гостиной, стыл в моём стакане свежезаваренный чай, сиротливо стояли нетронутые хрустальные вазочки с вареньями – вишня, земляника, малина, клюква. Белели на столе привезённые господином Мураведовым бумаги.
– Извольте убедиться, госпожа Скудельникова, – тон у стряпчего был малость скучающий, – вот заёмное письмо на имя дворянина Павла Ивановича Уточкина, написанное вашим супругом две недели назад в публичном месте и заверенное подписями свидетелей. Вот долговое обязательство господина Уточкина моему патрону, графу Аркадию Савельевичу, согласно которому господин Уточкин в счёт уплаты своего долга передаёт графу право на взыскание денежных обязательств Терентия Львовича. Документ сей, как видите, тоже заверен подписями достойных уважения свидетелей. Посему граф Розмыслов имеет полное законное право взыскать с вашего супруга восемь тысяч триста сорок рублей ассигнациями. Вот моё свидетельство от графа, в коем подтверждено, что являюсь я стряпчим у него на службе и что поручено мне должную сумму с Терентия Львовича взыскать. Имеете ли, госпожа Скудельникова, сомнения по части бумаг? Желаете ли оспорить их подлинность? По закону вы такое право имеете, но не советую. Суд с лёгкостью установит истинность всех представленных документов, а судебные издержки лягут на вас. Немалые издержки, замечу…
– Я женщина простая, – промокнула глаза батистовым платочком Прасковья Михайловна, – в крючкотворствах этих не разбираюсь. За что ж мне горе-то такое! – вскричала она. – За что, Господь, караешь?
– С этими вопросами, госпожа Скудельникова, обратитесь к своему духовному отцу, – возразил стряпчий, – а мне хотелось бы знать, намерен ли Терентий Львович оплатить положенную сумму, или же придётся графу обращаться в суд с ходатайством об аресте всего движимого и недвижимого имущества. Напоминаю вновь о судебных издержках.
Браво, Андрюша, – прошелестел по Тихой Связи дядюшка. – Насчёт судебных издержек это ты хорошо загнул. Это для старухи весомый довод.
– Да вы ж знаете, – жалко скривилась Прасковья Михайловна, – что Терентия Львовича разбил удар, и пребывает он в бессознательном состоянии. Доктор говорит, что следует уповать на Господа…
И плечи её затряслись, слёзы покатились по серым щекам.
На мгновение мне даже стало её жалко, но тут же я подумал, что случись, к примеру, господину Уточкину проиграть секунд-майору всё своё состояние – и Прасковья Михайловна была бы столь же тверда, как я сейчас. Таковы люди – взывают к милосердию, будучи сами неумолимы, просят пощады, сами не будучи расположены никого щадить, источают свои слёзы, до того вызывая чужие.
– Закон говорит, что в случае смерти или недееспособности должника обязательства по распоряжению его имуществом и выплате причитающихся долгов переходят к его наследникам, – сухо произнёс господин Мураведов. – То есть именно вы, Прасковья Михайловна, должны выдать мне упомянутую ранее сумму. Под расписку, в присутствии нотариуса и свидетелей.
– Да где ж мне такие деньжищи взять? – снова ударилась она в слёзы. – Мы с Терентием Львовичем люди бедные, на чёрный день ничего, почитай, и не отложено.
– Это меня не волнует, что и на какой день у вас отложено, – заявил я. – Мой патрон требует, чтобы упомянутая сумма была уплачена не позднее первого дня мая сего года. После чего он обратится в суд о взыскании. Что же касаемо вашей бедности, то когда Терентий Львович в карты с господином Уточкиным играл, было же ему что ставить. Два имения, Белый Ключ и Сосновка, городской дом, пять лошадей, пятьдесят три души крепостных людей… и это помимо домашней обстановки. Фамильные драгоценности опять же…