Машуня - стр. 28

– Ку- ку- куда?

Димка поднял глаза к потолку. Машка кивнула:

– Понятно.

– Я тут подумал… может, мне в училище поступить на тракториста? Туда после седьмого класса берут.

В школе Димка Протапов – самый отстающий ученик в классе. Головная боль и учителей, и директора школы. И Димка решил уйти из школы и поступить в училище.

А в училище уже после первого семестра Дмитрий Протапов – стал одним из лучших учащихся, шёл на повышенную стипендию. И даже общеобразовательные предметы хромать перестали, потому что здесь преподаватели так или иначе старались связать темы с будущими профессиями ребят.

Приближался Новый год. И в училище готовили концерт силами учащихся и даже преподавателей. В актовом зале шли бесконечные репетиции. То хор пел, то стихи читали, а то и акробаты на сцене свои трюки выделывали. Нашёлся даже фокусник, который как нашёлся, так на всю жизнь и остался Димкиным другом Фокусником. Димка тоже решил принять участие. Как-то не по чину ему было оставаться в стороне. Оказалось, Димка хорошо играет на гитаре, о чём даже Машка не знала.

Он настроил гитару и запел: «Постой паровоз, не стучите колёса…»

– Постой, постой! – замахал руками преподаватель пения Петр Иванович, отвечавший за всю праздничную концертную программу. – Ты что, намереваешься эту песню ис… исполнять? – вдруг начал заикаться Пётр Иванович.

– А что? Когда к бате гости приходят, так даже плачут, когда слушают. Всем нравится, – удивился Димка.

– Э… э… знаешь… у нас тут дети…

– Ну, и что, «в лесу родилась ёлочка…» петь?

Петр Иванович и так и этак убеждал Дмитрия спеть что-нибудь патриотическое. Пока Димка категорически не отрезал:

– Буду петь «Ты у меня одна» … – и запел. К концу песни зал был полон слушателей.

– Ох! Снимут с меня голову! Снимут! – сокрушался Петр Иванович.

– С чего бы вдруг? Петь буду я, а голову с вас снимут? Вон батин друг, Котя Рыжик, ну, тот, что меня на гитаре играть научил, сам пел – сам и сел, а не мой батя.

– Кто?

– Ну Константин Рыжов, батя так называет его – Котя Рыжик. Фамилия Рыжов и на голове – рыжая копна.

– Так он за песни что ли… сел?

– Да нет. За деньги. Я же говорю, надо петь, что людям нравится. Он пел, ему платили. Вроде много платили, может, за это посадили. Хотя вон в электричках тоже… ходят по вагонам, поют и деньги собирают. И никто их не сажает. Так что я толком не в курсе, за что его…

К Новому году тётя Люда распаковала чемодан Машкиной мамы и достала оттуда синее, с ветками белой сирени крепдешиновое платье. Машка маму в таком платье вспомнить не могла. Если по молодости мама и носила это платье, так Машка тогда в деревне с бабушкой жила. А потом Машке помнился только синий китайский спортивный костюм…

Три вечера тётя Люда шила и перешивала, но когда всё было готово, и Машка примерила платье, то баба Шура даже прослезилась:

– Копия матери в молодости. Красавица, – и вытерла кончиком головного платка уголки глаз. – Это уж она потом до жизни такой докатилась. А когда дом наш только заселяли, мы, почитай, в один день с Ириной въехали. Я уже на последних месяцах беременности ходила. А она ещё только замуж собиралась. Помогала мне обустроиться…, – вздыхала баба Шура и о прошедшей молодости, и о безвременно ушедшей из жизни Машкиной матери.

– Так, может, вы и папу моего… видели? – проглотила застрявший в горле комок Машка.