Машина ужаса - стр. 3
Старик поддался не сразу. Наконец, вероятно успокоенный словами Никиты Потапыча и нашим мирным видом, прошел в заднюю горницу и вынес оттуда деревянный раскрашенный и окованный железом ларец, поставил его на стол, аккуратно стер с него пыль, любовно потрогал рукой и, наконец, щелкнул замком.
Под крышкой на черной замше лежал мутно-белый круглый предмет, величиной с грецкий орех, и рядом еще два таких же поменьше; в другом отделении поблескивал небольшой слиток беловатого металла.
Я не верил своим глазам.
– Послушайте, или я брежу, или это – жемчуг.
Никита Потапыч ухмыльнулся.
– А вы спросите Петровича, откуда он его да вот этот кусок серебра заполучил… Ну, ладно, из него сразу слова не выжмешь. Это сын его на одной из здешних рек подцепил на жемчужной ловле; и серебряный самородок из наших месторождений – верстах в двухстах отсюда. Да не думайте, что он это из барышей делает, нет… Это он себе этакий, ну как его – музей собирает: любит свой край старичина.
Я переводил глаза с одного на другого, думая, не морочат ли меня, но обмануться было невозможно.
Правда, жемчужина была не совсем чистая – с желтоватым оттенком и с порядочным изъяном в одном месте, но величина ее меня поразила.
Две же меньшие были прекрасного качества и, вероятно, высокой ценности.
Слиток серебра был весом фунта два.
– И вы говорите, что все это местного происхождения?
– А вы как думаете? Вам и не снилось еще, какие здесь сокровища зарыты. Только бери. Ну, теперь, кажется, проснулись у нас. Хотя кое в чем, пожалуй, уже и поздно.
Вечером мы долго еще беседовали о виденном, и Никита Потапыч рассказал нам о богатствах края, о ловле жемчуга на Керети, о свинцовых и серебряных рудах, о промысле трески на Мурмане, обо всем, что довелось ему видеть за время своих скитаний по Северу.
Все эти сокровища либо лежали еще втуне, либо разрабатывались самым примитивным, хищническим способом, как велось по старинке.
– Взять вот к примеру хоть бы этот жемчуг. Вас удивила его величина… Правда, теперь уже вы таких ни в Керети ни в других реках не найдете, да и вообще он реже становится. Так, мелочь больше попадается, не стоящая внимания. А ведь старики помнят еще здесь особое правительственное узаконение, которым предписывалось найденные жемчужины величиной в воробьиное яйцо сдавать по начальству и лишь более мелкими разрешалось распоряжаться владельцам по их усмотрению. Вот как, батюшка. Да тут вся эта добыча испокон веку таким хищническим способом велась, что сейчас, почитай, ничего уже и не осталось.
Рассказывал Никита Потапыч и о ловле трески на Мурмане, когда, по его словам, выходя в море флотилией навстречу стае, рыбаки пробуют густоту ее, всовывая весло в эту живую, движущуюся кашу; и если весло стоит торчком, не может двигаться в сплошной массе рыбы, – стая считается достойной внимания, и начинается лов.
Долго сидели мы на завалинке у избы Петровича под бледными лучами ночного солнца и слушали эту сказку-быль. С окраины деревни доносились звуки хорового пения, удивительно стройного и мелодичного.
Юрий Павлович заслушался и сделал нам знак прекратить разговор.
Грустные и наивно-простые аккорды, от которых веяло силой и печалью, таяли в прохладном воздухе.
– Кто это поет? – спросил он.
– Это? Парни наши собрались. Они часто так душу отводят.