Машина снов - стр. 40
Хубилай вышел на крыльцо, взглянул на серую полоску начинающегося утра над крышами павильонов и замков, заметёнными снежной крупой. Воздух нёс в себе будоражащую кровь весеннюю влагу, но до настоящей весны было ещё далеко, хотя по календарю она уже наступила. Зима в Тайду была гораздо мягче, чем в Канбалу, строительство новой столицы не прекращали ни днём ни ночью. Вдалеке мерцали огоньки строителей, упорно ползущих по лесам, как муравьи.
– Мой новый город, – мечтательно вздохнув, протянул Хубилай. – Я так не хотел, чтобы в нём поселились семена измены, мерзостные сорняки, готовые изгадить все прекрасные сады, в которые попадают. Неблагодарные твари, недостойные даже глотка воды, даже лучика солнца! Ах, мой мальчик… Предательство таких людей, каким был Ичи-мерген, всякий раз переживаешь словно первое предательство в твоей жизни. Такие раны не зарастают никогда. Посмотри на меня. Я должен был бы чувствовать ярость, злость, я должен был бы сжечь этот Тайду и заново выстроить в другом месте. Но я ничего не чувствую. Только боль и пустоту. Я лишился брата. Я лишился друга. Я лишился половины своих сил.
– В чём же он предал вас, Кубла-хан? Он всегда пробовал вашу еду перед трапезой. Логично было бы предположить, что он попытается опробовать вашу машину снов перед тем, как это сделаете вы, – ответил Марко.
Хубилай потянул его за рукав к краю крыльца, где полузасыпанный снегом сидел Шераб Тсеринг. Совершенно седой, тот казался гораздо меньше, чем обычно, вечный синий халат обвис на нём, как флаг в безветренную погоду. Но то самое впечатление от избыточной внутренней силы, которое Марко почувствовал в нём, когда впервые увидел, оставалось всё тем же. Лишь несвойственная Шерабу Тсерингу нота грусти таяла во влажном воздухе. Чем ближе они подходили к йогину, тем сильнее становилось ощущение тепла, Марку всегда хотелось сравнить непоколебимость йогина с камнем, такую тяжесть чувствовал он в присутствии лекаря, и сейчас спокойное тепло, исходящее от Шераба Тсеринга, усиливало сходство со скалой, раскалившейся на солнце и ночью отдающей накопленный жар. Вокруг Шераба Тсеринга снег стаял, лужицы подсыхали на глазах, в повлажневшем воздухе плыл нежный запах сандала.
– Старик, – позвал его Хубилай. Шераб Тсеринг медленно открыл глаза, словно ничего не узнавая кругом, потом окончательно стряхивая оцепенение, с трудом разлепил морщинистые губы и с заметным усилием ответил:
– Йогин не воздаёт почестей императору.
Хубилай захохотал:
– Если ты всё ещё шутишь, значит ты всё ещё жив!
– Недолго мне осталось, – прошептал Шераб Тсеринг.
– Что с тобой?! – вскрикнул Марко.
– Я смертельно отравлен. Это монский яд, Марко. От него нет противоядия, – улыбнулся Шераб Тсеринг. – Я не успел передать тебе знаний. Я не смог показать природу вещей, увы… Я оказался не очень хорошим учителем. Тебе придётся поискать другого. У меня нет кармы стать для тебя духовным другом. Я попытался обезвредить яд, обратив его в тепло, но моих мирских сиддх7 для этого недостаточно. Я ухожу. Пора.
– Кто это сделал? – спросил Марко сквозь слёзы, вынимая меч.
– Я не скажу. Не хочу, чтобы ты мстил за меня.
– Ичи-мерген?!
– Я не скажу. Прощайте. Ваша идея с машиной оказалась глупостью, как я и говорил, – задыхаясь, засмеялся Шераб Тсеринг, потом он выпрямился, сделал пальцами сложный жест и серьёзно промолвил, делая длинные паузы между словами: – Следуйте учению Будды и постигнете истинную природу вещей… Сожгите это старое тело… Я ухожу к своему гуру.