Машина снов - стр. 37

были опущены, оттуда доносился жутковатый тихий вой, куб сотрясали судороги, сильные удары чьего-то тела встряхивали тонкую ткань, но прочные, на совесть сработанные Костасом деревянные балки словно вросли в узорчатый пол. Марку показалось, что слабо светящийся куб – он и не знал, что волшебные камни дают столько света – стал ловушкой для массивного животного, бьющегося внутри в бессильной попытке освободиться. Стражников с перекошенными от ужаса лицами набилось столько, что яблоку негде упасть. Щедро раздавая удары лезвием, повернутым плашмя, невзирая на крики, Марко пробрался к кубу и одним ударом вспорол занавесь.

Окутанный ремнями, распятый на кожаном ложе, опутанный нитями собственной слюны, весь в крови от стёртой ремнями кожи, в кубе бился Ичи-мерген, правая рука императора Юань, начальник ночной смены дворцовой стражи. В лицо горько ударил запах кала, изгваздавшего всё ложе. В моче, крови и испражнениях бился могучий воин, чьим прозвищем пугали детей. Ичи-мерген, настоящего имени которого не знал никто, кроме его матери, о которой говорили, что она была так уродлива, что совокупилась со змеей, чтобы зачать сына-защитника. Ичи-мерген, который каждое утро пил кровь убитых им людей, объявленных преступниками, а их глазные яблоки сосал как конфеты. Ичи-мерген, который пил только из той чаши, что всегда носил с собой, а сделана она была из оправленного в серебро черепа неизвестного зверя, молоком которого его вспаивала мать, имевшая всего одну грудь, не дававшую молока. Ичи-мерген, ни разу не отведавший женщины, горевший огнём уничтожения, не знавший, что мужчина имеет семя, рождающее жизнь. Ичи-мерген, смотревший на людей так, что они в слезах признавались во всех прегрешениях, могучий судия, заклеймённый языками сотен племён, которые он истребил. Ичи-мерген, чей родной язык понимали лишь последние оставшиеся в живых десять людей его рода, каждое новолуние жравшие варёную человечину на крыше самого большого дома, стоящего у самого шумного перекрёстка столицы. Ичи-мерген, преданный сумрачному древнему богу, имя которого могли произнес-ти лишь его соплеменники, летучие мыши и осенние ягоды «грдза».

И этот самый Ичи-мерген сейчас задыхался в слабом свете «шарира». Марко поднёс меч к ремням, покрытым колдовскими письменами, и не посмел рассечь горячие строки незнакомого, но глубокого языка, грозившего неясной мощью.

– Вскрыть замки! – крикнул он на катайском.

Дружинники попятились, как увидевшие волка дети.

– Здесь есть мужчины? Или все вы только тупые бабы, чья жизнь – лишь валять войлок и давать сиську детям? – срывая голос, по-татарски закричал Марко, разрезая воздух свистящим лезвием.

Трое стариков, которых он часто видел неподалёку от Ичи-мергена, подбежали к машине снов и начали развязывать ремни. Как только лопнула первая медная застёжка, Ичи-мерген взвизгнул и начал стремительно таять. Старики попятились. «НУ!!!» – крикнул Марко. Самый старший из подошедших внезапно выкрикнул незнакомый Марку боевой клич, и двое других рухнули на колени, скрестив руки за спиной. «Тннна рррргна ксссссссскррркккххха», – прорычал старик – от неблагозвучности этих будто наполовину выблеванных слов многие дружинники бросили оружие и схватились за уши – и внезапно пробил саблей стремительно опадавшую грудную клетку Ичи-мергена. Рёбра хрустнули как сухое дерево, слабенький лёгкий пепел струйкой взвился из ссыхающегося тела великого воина.