Машина снов - стр. 11
– Но если я лгу вам?
– Ты не можешь выдумать ничего такого, что бы действительно не содержалось в твоей голове, Марко. Ты можешь рассказать мне только о том, что ты уже знаешь. Потому что то, чего ты не знаешь, ты не в состоянии даже предположить. К тому же, мне кажется, что ты слишком серьёзно ко всему относишься, – засмеялся Хубилай. – Наверное, если бы я был молодым воином и попал в твою Венецию, мунгальский нухур2 вашего дожа, я точно так же в чужом краю воспринимал бы всё ужасно серьёзно.
– Одним шевелением пальца вы двигаете целые армии, стираете с лица земли древние племена, возводите прекрасные города, сжигаете поля, разбиваете чудесные сады. Стоит вам только пожелать, и всё будет у ваших ног, Кубла-хан. Вы можете сами увидеть все самые интересные вещи вселенной, вам принесут их прямо во дворец, стоит только повелеть.
– И дворцы Индии? И каналы твоей Венеции? И храмы Иерусалима? Я старик, Марко. Мне очень нужны свежие впечатления. Но у меня очень много работы. Империя велика, я должен быть для неё строгим и заботливым отцом. Я устаю от преданных, но глуповатых людей, которые окружают меня днём. Ты развлекаешь меня своими рассказами уже много вечеров. Знаешь, оказалось, мне интересно даже не то, что ты видел, мой мальчик. Мне интересно, как ты всё видишь, каким образом ты воспринимаешь мир. Старение – неприятная штука. Вокруг всё меньше свежести, всё видится слишком знакомым и предсказуемым. И именно сейчас начинаешь так ценить вспышки юного сознания, когда всё представляется значительным, всё такое необузданно цветущее, всё манит и кажется нескончаемым источником силы.
– Я очень ценю вашу теплоту, Кубла-хан, и благодарен вам за участие в моей судьбе. Но я… кажусь себе таким ничтожно малым…
– Ты не понимаешь одной удивительной вещи, мой мальчик. Я – правитель вселенной, самый богатый и сильный властелин Суши. Ты – сын посланника римского понтифика и славной Венеции. Но вполне может оказаться, что всё это не так. Совсем не так… И мы… не те, кем привыкли себя считать…
– То есть?
– Мы вполне можем оказаться теми, кто снится кому-то ещё. Мы сами можем оказаться чужим сном.
– Но ведь этого не может быть!
– А почему, мой мальчик? Потому что мир такой… такой твёрдый? Такой неподвижный? Почему ты боишься предположить, Марко, что на самом деле всё это – сон? Что если на самом деле, далеко, за холодным морем, в толще времени, юный поэт с молочно-белой кожей и узкими от опиума зрачками во сне шепчет моё имя на своём языке, вызывая меня тем самым к жизни? Может, я всего лишь его сон? Может быть, где-то в тени виноградных листьев, близ руин, оставшихся после гибели Рима, твой соотечественник в уютном кресле грезит, что юный Марко и старый Кубла-хан, говоря о пятидесяти городах мира, на самом деле говорят о единственном сердце всех городов – Венеции? Может, где-то в улусе Джучи, после того, как моя Империя ушла в небытие вслед за Египтом, Римом, Индией, династией Сун, на развалинах другой страны, в серой дымке морозного утра, кому-то снится, как мы сидим подле этого осетрового пруда, говоря о снах?
– Но мы ведь… Вот они – мы! Мы сидим здесь, глядя на вечных осетров, в сердце несокрушимой крепости, самой большой твердыни Суши, во дворце величайшего правителя земли…