Марш обреченных - стр. 13

– Павел Петрович? – произносит моя ассистентка, едва я вхожу в палату. На ближайшие полчаса Павел Петрович – это я. Будем знакомы.

– Вот и славненько. Напугали вы нас, молодой человек.

Оператор смеривает взглядом помещение и всех присутствующих в нем. Привязка к местности прошла. На всякий случай, традиционный вопрос:

– Где я?

– В больнице, дорогой мой, в больнице. Прямо с кладбища вас сюда и привезли. На вид – такой здоровый человек, что это вам взбрело в голову в обморок падать? Хоронили кого-то?

– Да… – шевелит губами наш «больной», – Дорогого человека.

– Понятненько. Ну ничего, ничего. С вами-то, во всяком случае, ничего существенного. Переутомление плюс солнечный удар.

– Как давление? – обращаюсь я к медсестре.

– Сто на пятьдесят.

– Ай-ай-ай, маловато. Ну ничего, пару дней полежите, встанете на ноги. А сейчас давайте заполним карточку. Имя, фамилия, отчество? – кладу перед собой грязно-отксереный формуляр. – Мелочь, но в нашем деле – мелочь решает все. Чем больше достоверности, тем больше шансов на успех.

– Красильников, Геннадий Анатольевич, – диктует оператор. Имя, скорее всего, вымышленное, а может, быть и нет, чем черт не шутит.

– Адрес?

– Самаркандский бульвар.

Проверим, дорогой ты наш, проверим. Хотя я больше чем уверен, что вешаешь ты нам лапшу на уши немилосердно. Оно, в общем-то, и понятно. Незачем всякому встречному поперечному доктору знать ни кто, ни что.

– Место работы, должность?

С местом работы тоже все понятно. Институт, название которого на трезвую голову и не выговоришь. Младший научный сотрудник. А в «Ауди», стало быть, за нами старшие научные сотрудники рванули?

– Год и дата рождения?

– 1967 год, 3 января.

Вот здесь, похоже, не обманул. Впрочем, кто его знает? С официальной частью покончено. Углубляюсь в историю болезни. Дадим время нашему клиенту собраться с мыслями, оценить обстановку.

– Доктор, а нельзя ли мне дома отлежаться?

Волнуешься? Оно и правильно. Начальство уже, наверное, с ног сбилось, тебя разыскивая.

– Дома? – не отрываясь от письма, пожимал плечами я. – Можно, конечно, и дома. Но я вам не рекомендую. Случай у вас не опасный, но запускать, тем не менее, не следует. Болезнь лучше предупреждать, чем потом с ней бороться.

В душе «пациента» борются противоречивые чувства. Если бы он мог, дал бы по уху недогадливому лекарю, выскочил в окно, и бегом-бегом докладывать начальству о случившемся. Да в том-то вся и беда, что не может он этого сделать. Средство, которое у него в крови гуляет, прежде, чем на стол наших корифеев-отравителей попало, веков пять на востоке использовалось. Им там животных для султанских зверинцев глушили. Тигр, скажем, после такой дозы еще бы неделю в состоянии нестояния находился. Так что, дня три-четыре подгибающиеся коленки и ватность во всем теле любезнейшему Геннадию Анатольевичу обеспечены.

На лице у «больного» глубокая задумчивость. Надо что-то делать. Как-то дать о себе знать. Бросаю ему соломинку:

– Вы один живете?

– С женой. – В глазах его появляется плохо скрываемая радость. Поймал, поймал. Умница ты мой.

– Наверное, надо оповестить её, где вы находитесь. А то она уже наверняка волнуется.

– Да. Если возможно, телефон…

– Телефон в другом конце корпуса. Вам самому не дойти. Если хотите, давайте номер, я позвоню.