Марион. Мне всегда 13 - стр. 8
В конверт ты вложила два письма. Вот текст первого, неумолимо искреннего и грустного. Я намеренно не исправляю орфографические ошибки.
«Для «4 С» и всех остальных. Если вы получили это письмо, значит, меня уже нет в живых. Я хотела бы попросить у вас прощения за то, что заставила вас страдать или что-либо еще… Я знаю, что не должна была говорить того, что сказала, но что сделано, то сделано. Вы все замечательные, но в этой истории зашли слишком далеко. «Хитрожопая», «изгой», «лузер», «грязная шлюха», «кретинка»… Да, я не могла рассказать обо всем, что было у меня на сердце, но теперь я это сделаю, даже если мое сердце больше не бьется… Моя жизнь ускАльзнула, а никто этого не понял. Ваш лучший друг, который вас оскорбляет, игнорирует, питает к вам неприязнь… Хлоя, мне очень жаль, я никогда не использЫвала тебя как затычку в каждой бочке, ты была для меня как сестра. Я люблю тебя, Хлоя, даже если сегодня это уже невзаимно».
Здесь ты нарисовала два маленьких сердечка, еще одно – перечеркнутое – и грустную рожицу. Продолжение письма:
«Дамьен, ты замечательный мальчик, но ты не поддержал меня, не помог, когда это было нужно. Знаешь ли, ты только усложнял положение вещей. Юлия, я относилась к тебе как к подруге, но ты сделала все, чтобы Хлоя оставила меня. Ты вела себя гнусно, и в том, что я умерла, есть часть твоей вины. Майлис, ты милая и все такое, но умоляю тебя – прекрати кричать прямо во время уроков «Да она же шлюха!».
P.S. Я хотела бы поблагодарить замечательных людей, которые любили меня такой, какая я есть: Дилана, Лолу, Поля, Максима, Инесс, Морган, Яниса, Бенни, Матильду, Леа… А также человека, которого я люблю больше всех на земле (он же – Киви и Toutoune [еще два сердечка], он узнает себя. ПРОЩАЙТЕ… Марион, которой нет больше в этом мире, но которая вас на забудет (извините за слезы на листочке)…»
Внизу листочка ты нарисовала лицо девочки, похожей на тебя. Да, конечно, это твое лицо – с печальным ртом, челкой, прямыми волосами и двумя большими круглыми глазами, полными надежды и замешательства. Или ужаса.
Тошнота подкатила мне к горлу, когда я прочла: «Я не могла рассказать обо всем, что было у меня на сердце, но теперь я это сделаю, хотя мое сердце больше не бьется». Моя Марион, слезы душили меня.
В том же конверте, адресованном колледжу, лежало второе письмо, столь же ужасное. Под заголовком «мои наилучшие пожелания вам» больше ничего не было. Чистый белый лист.
И я снова злилась на тебя. Меня приводила в бешенство несправедливость, что ты покончила с собой из-за этих придуков, которые дразнили тебя «шлюхой», «изгоем» или «лузером», из-за мальчика, который тебя не любит. Но это же ничтожно, Марион! И больше того – ты просила у них прощения! Прощения за что, бедная моя девочка? Прощения у кого? Ты просила прощения, ты – самая вежливая девочка на свете!
«Извините за слезы на листочке», – добавила ты. Даже теперь, спустя месяцы, я вздрагиваю, когда вспоминаю эту фразу.
Мы перечитали твое письмо два раза, три раза, добавив это к истории с дневниками и к тем крупицам информации, которые я нашла в интернете или слышала краем уха то тут, то там. Нужно было готовиться к похоронам. Нас начали преследовать журналисты.
Я была слишком потрясена, охвачена чувствами и просто слишком занята, чтобы понять, что произошло. Однако очень быстро я заметила: твоя история – это пазл. И я сказала себе: мне надо его собрать.