Марфин дом - стр. 10
И верно, Марфа насторожилась:
– Убеждения? Через какие такие убеждения?
Олег одновременно и смутился еще больше и вдохновился. Смутился тем, что нужно было выкручиваться, а вдохновился, потому что показалось ему, будто пришел удобный случай поговорить о том, что явно здесь мешало: о поповщине этой глупой.
Он, как сумел, придал голосу твердость, мимоходом подумав, что, может, враз со всем этим и покончит. Ему еще пришло в голову, что она не то чтобы верующая, а просто по привычке исполняет все, чему в детстве научили. Может, и нет у нее никаких убеждений, а вот сейчас он разъяснит ей по-товарищески, что время глупостей прошло – она и перестанет. Кроме того, он человек культурный, грамотный, одних политинформаций сколько провел, а она что знает?
– Ну, Марфа, насчет убеждений – это я погорячился. Не может у тебя быть никаких вражеских убеждений, иначе ты бы меня не к детям своим в дом привела, а прямиком к немцам…
Марфа взглянула на Олега изумленно:
– Конечно, нет у меня никаких вражеских убеждений. Как ты и подумать такое мог? Да и вообще, о чем ты говоришь так странно – не понять мне.
Олег залился краской и решил уже плюнуть на всю свою агитацию – лишь бы вывернуться из глупейшего положения: вот ведь, обидел ни за что советского человека, спасшего ему жизнь, вдобавок, в сочувствии к врагу в глаза заподозрил – выходит, он уж совсем неблагодарной скотиной ей сейчас кажется!
– Ты не так поняла, – уставясь в пол, забубнил он. – Пока по лесу тащились – я ничего такого не думал… Я и сейчас не думаю… Только вот странным мне показалось… Эти иконы у тебя… Бабкины, что ли? Тогда чего ты крестишься-то на них – сама-то ты не бабка. Понимать должна. В школе советской училась, наверное, – объясняли же тебе…
– В школе? Нет. Я не училась в школе, когда Советы пришли. Мне восемь лет тогда уж было, а грамоте и счету меня и других ребятишек учитель местный еще раньше выучил…
– Но агитаторы-то потом были у вас?! – вскричал Олег. – Нельзя же, чтоб дремучесть такая!
Марфа тихо усмехнулась:
– Были, были и агитаторы. Их поначалу только слушали – а как церковь спалили, а батюшку с попадьей и поповнами собаками до смерти затравили – так все враз и поняли, что почем… Да я-то что? Я тут в лесу уж десять лет без малого. Нешто вера моя мешает кому?
«Собаками попа травить, конечно, не надо было, – быстро подумал Олег. – Да еще с семьей, да у всех на виду. Неграмотно сработали ребята – только озлобили против себя население. Увезли бы их, да шлепнули где-нибудь по-тихому, а местным бы сказали: сбежал, дескать, поп. Конечно, поагитируй потом, когда такое зверство…».
Он ответил:
– Хм… Это неправильные какие-то были агитаторы… Ну, а что касается того, что вера твоя не мешает никому в лесу – так это точно. Только дети у тебя растут – ты подумай, как они жить будут, когда из леса выйдут! Такой-то дурью напичканные!
– Чтоб им из лесу выйти и жить дальше – сначала немца прогнать надо, а там видно будет, – невозмутимо напомнила Марфа. – Да, а ты про убеждения мои какие-то толковал – никак не пойму, вера-то тут причем?
Олег и сам чувствовал, что разговор этот глупый, завел он его напрасно, зато оба они устали, да еше, того и гляди, дети проснутся и отдохнуть не дадут. Пыл его как-то поугас – что ему, в конце концов, за дело до этой темной бабы: все само как-нибудь устроится. Права она. Лишь бы война поскорей кончалась, а там просвещение и до нее доберется. Но, чтоб совсем уж дураком не показаться, да еще, чтоб она не подумала, что сказать ему нечего, а идейность его – дутая, проговорил с неохотой: