Маньяк Фишер. История последнего расстрелянного в России убийцы - стр. 7

Спустя несколько дней все вновь вошло в обычную колею. Александр Головкин стал по утрам уходить на работу, а по вечерам слонялся по квартире, выискивая недочеты. Он мог часами наблюдать за тем, как жена прибирается по дому, а потом начинал вдруг все переделывать, критикуя каждое ее действие. То же повторялось с готовкой, стиркой или подготовкой домашних заданий для группы детского сада. Александр никогда не повышал голоса, если был трезв. Он мог раз за разом методично повторять одно и то же, рассказывать, что Лариса неправильно закручивает банки с соленьями, не так вытирает пыль или готовит обед. Как именно нужно действовать, знал только он. Рано или поздно Лариса взрывалась, и остаток вечера превращался в пародию на скандал. Их ссоры никогда не переходили на повышенные тона, но супруги могли часами перебрасываться едкими комментариями и оскорблениями, а потом замолкали на день или даже неделю. Сына женщина считала недостаточно взрослым собеседником, поэтому на такие периоды в квартире воцарялась почти абсолютная тишина, прерываемая лишь звуками радио или телевизора.

Вечером в субботу по первому каналу показывали документальные передачи про Великую Отечественную войну. Эти моменты Сережа любил больше всего. Александр никогда не пропускал такие программы. Он всегда заранее усаживался перед громоздким цветным телевизором, смотрел новостной выпуск, а затем погружался в рассказы ведущего о чудовищных пытках в концентрационных лагерях или о сложных тактических военных операциях. Лариса устраивалась в кресле и принималась за рукоделие, вышивая очередную картину. Сереже разрешалось сидеть на полу возле ног отца. В конце концов, что плохого в том, что ребенок с детства изучает историю?

Сережа не интересовался описаниями военных стратегий, но всегда завороженно слушал рассказы об истязаниях узников в лагерях смерти. На экране возникали искореженные болью, страхом и отчаянием лица. Он впитывал эмоции этих людей, жадно следил за ними. В повседневной жизни он не видел никаких проявлений чувств. Лариса всегда ходила со скорбной гримасой безразличия на лице, а отец – с презрительной ухмылкой. Ни громкий смех, ни слезы навзрыд у них в семье не были приняты. Что подумают соседи, в конце концов? Они же все-таки в приличном доме живут, по соседству профессора и директора заводов. Лишь иногда, в дни запоя, Александр преображался. В такие моменты Сергей наблюдал за искореженной злобой физиономией отца. Подобные гримасы он замечал в фильмах про пытки в концлагерях. Эти эмоции Сереже были знакомы, он их распознавал и понимал. Со временем они начинали интересовать его все больше. Вскоре мальчик уже в любом фильме ждал сцен, где герои будут страдать, и очень расстраивался, если таких эпизодов не было.

Через несколько месяцев Сережа должен был пойти в школу. Детский сад выдал ему нелестную характеристику, согласно которой ребенку вполне можно было бы поставить задержку в развитии. Однако каким-то чудом мальчику удалось успешно выполнить все задания вступительного собеседования, и вскоре его зачислили в первый класс общеобразовательной школы № 167. Она считалась одной из лучших не только в районе, но и во всей столице. Там учились дети профессоров Московского авиационного института, сотрудников разнообразных НИИ, а также партийных работников. Головкина взяли в эту школу по той простой причине, что он ходил в детский сад при ней. Директору потребовались бы весомые причины, чтобы отказать ребенку в поступлении. В тот год наблюдался недобор учеников, поэтому решили не искать черную кошку в темной комнате и записали Головкина в первый класс.