Мания преследования - стр. 12
Подошла её очередь идти к врачу. Она поднялась, направилась в кабинет. Как-то раз я подсмотрел, как после урока физкультуры – баскетбол был или что-то в этом роде, потное, горячащее – Н. взбежала коротенькой лестничкой из спортзала в коридор. На ней была бледная, белая или голубенькая, футболка и чёрные спортивные штаны. Штаны запомнились точно. Ткань врезалась до самого дна меж полушарий, колыхающихся на бегу… У Н. были широкие женственные бёдра, стройная и крепкая фигура. И вот сейчас я снова глядел ей вслед. Тело её раздалось, хоть и не потеряло пропорций… мягкая кофейно-молочная материя юбки растянута им и как будто ещё может тянуться, сколько хочешь, и уже не передаёт во всей глубине впадину под ней, а лишь намечает её рыхлой бесформенной складкой… Налитая широкая спина чуть сгорблена, круглые полные плечи опущены вниз, вперёд… Н. огрузнела. Она шагала быстро, но тяжело, и даже показалось, что половицы особенно подаются под её толстоватыми ногами в кофейных же сапогах, хотя, скорее всего, здесь был такой старый уже пол.
Она не долго пробыла у врача. Забрала с дивана пальто, сказала мне «всего доброго», пояснила деловито, что ей теперь «в другой конец» и переместилась в противоположный угол, вместе с бабушками дожидаться запропастившуюся сестру.
Потом пришёл и мой черёд, и моё освидетельствование тоже не затянулось. Врач сидел, склонившись над столом, поздоровался, предложил сесть, но даже не поднял глаз на меня. Быстрым, натренированным движением взял мои бумаги; вежливо, чуть меланхолично опросил: есть ли душевнобольные родственники, случались ли ушибы головы с потерей сознания? Я отвечал отрицательно, а сам присматривался к нему. Он носил крупные очки, был лыс. Широкая, горбатая блестящая лысина была обращена как раз ко мне. Кажется, это с ним мы в одно время ходили в школу общественных корреспондентов при редакции горкомовской газеты. Хотя, я засомневался: может, он, а может, и не он, а просто похож на того человека. Тот, кстати, упоминал, что он психиатр, да! Запомнилось, как он запальчиво для своего возраста (впрочем, было ему лет сорок-сорок пять) рассуждал о задачах своего поколения. А однажды горячо озаботился судьбой мальчика из трудной семьи. И ещё, как-то раз он ругал одного своего коллегу-сослуживца. Мол, только место занимает.
Короче, я не рискнул его спросить. А он так ни разу и не взглянул на меня, уткнулся в сою бухгалтерию – вон какие залежи на столе. А хоть бы и однокашники, что с того? Не друзья, не приятели. Запомнил ли хоть он меня там, на курсах? Ну и потом, кинулся бы объятиями душить, что ли? Может, совсем даже наоборот. Вдруг ему неловко сделалось бы! Мало ли куда он ходил, мало ли что говорил! Сейчас-то он был при исполнении.. И он поставил в моей карточке «годен».
Очутившись опять в коридоре (или холле, как его там), я застал Н. во всё той же позиции на диване со старушками и без свежих вестей о злокозненной сестре. «Счастливо», – бросил я на ходу и ещё зачем-то кивнул, – а Н. промолчала, как воды в рот набрав. Может быть, потому что уже попрощалась со мной – ведь в самом деле, пожелала мне всего доброго! Всё равно я отчего-то смутился, но тут как раз вступил на лестницу, а та и впрямь скрипела, да так противно, что я даже ухватился за перила: испугался, что ли, как бы эта деревяшка не разъехалась подо мной.