Манхэттен-Бич - стр. 6
– Он на стороне профсоюза?
– Нет, что ты. С профсоюзом он дела не имеет.
Странно, подумала Анна. Обычно деятели профсоюза носят шляпы, а портовые рабочие – кепки. А кое-кто, в том числе ее отец, надевает то шляпу, то кепку – смотря как складывается день. Анне трудно представить себе своего щегольски – как сегодня – одетого отца с крюком портового грузчика в руках. Если ее матери перепадают от заказчиц особенно красивые перышки, она приберегает их для шляп мужа. Она своими руками перешивает по последней моде его костюмы, стараясь скрыть недостатки его сухопарой фигуры: с той поры как суда перестали заходить в порт, отец сильно похудел, а зарядкой почти не занимается.
Зажав между пальцами сигарету, Эдди одной рукой вел машину, а другой обнимал прильнувшую к нему Анну. Так заканчивалась любая поездка: они вдвоем, дорога летит под колеса, и рядом блаженно дремлет Анна. В клубах сигаретного дыма потянуло чем-то необычным: вроде бы знакомый землистый запашок, но какой, откуда – непонятно.
– Зайка, почему ноги голые? – как она и ожидала, спросил отец.
– Воду пробовала, холодная или нет.
– Только маленькие девочки так поступают.
– Табате восемь, но она пробовать не стала.
– Значит, она разумнее тебя.
– А вот мистеру Стайлзу понравилось, что я разулась.
– Ты понятия не имеешь, что он на самом деле подумал.
– Имею. Он со мной разговаривал, а ты был далеко и не слышал.
– Я все видел. – Эдди искоса глянул на дочь: – И что же он сказал?
Анне вспомнился песок, холод, ноющая боль в ногах и мужчина, возникший рядом со своими расспросами; теперь все это неразрывно слилось с ее страстным желанием получить Флосси Флерт.
– Сказал, что я сильная, – выговорила она, хотя к горлу подкатил ком. Перед глазами все плыло.
– Верно, детка, еще какая сильная, – сказал отец, целуя ее в макушку. – Всякому ясно.
Машина остановилась на красный свет, отец щелчком выбил очередную сигарету из пачки “Рейли”. Анна пошарила в пачке, но вспомнила: купон она уже вынула. Хорошо бы отец стал курить побольше. У нее уже семьдесят восемь купонов, но в каталоге сколько-нибудь соблазнительные вещички начинаются со ста двадцати пяти купонов. А за восемьсот можно получить посеребренный сервиз на шесть персон, если пожелает заказчик, в специальной упаковке, а за семьсот – даже тостер. Но такие цифры кажутся недостижимыми. В каталоге призов “B&W” игрушек маловато: за двести пятьдесят только панда – миниатюрная копия панды из коллекции Фрэнка Бака, – или Бетси-Уэтси с полным приданым для младенца, но теперь все они кажутся Анне недостойной внимания ерундой. Ее тянет к наборам для игры в дартс, с надписью: “Для детей старшего возраста и для взрослых”, но метать острые дротики в их тесной квартирке? Об этом страшно даже подумать. Что, если хоть один попадет в Лидию?
Над разбитыми в Проспект-парке группками палаток поднимался дым. Они уже почти дома.
– Чуть не забыл, – сказал отец. – Взгляни-ка, что я припас.
Он вытащил из внутреннего кармана пальто бумажный кулек и протянул Анне. Кулек был полон ярко-красных помидоров; от них и шел тот характерный землистый запах, который она учуяла раньше.
– Надо же! – восхитилась она. – Ведь еще зима.
– У одного приятеля мистера Стайлза есть стеклянный домик, там он их и выращивает. Он сам мне его показал. Вот мама удивится, верно?