Мамин Восход - стр. 12

А мама, увидев мелькнувшие пальтишки, уже бежала сверху – по одной вытаскивала нас из ямы, обнимала, и почему-то плакала. Потом повела в комнату, раздела, стала поить чаем, приговаривая:

– Какое счастье, ведь на пять сантиметров правее, и… – не знаете, что означало это «и…»?

К весне отделка дома закончилась – и вот готов второй этаж, куда мы и перебрались. Четыре просторные комнаты, коридор, веранда – было, где развернуться детям!

Во дворе посадили деревья, клубнику-малину – живите и радуйтесь!

1957 год, Ставрополь, озеро Сенгилеевское.

Наша «Победа», рядом тетя Надя, я, мама, отец, дедушка Емельян.

***

Иногда заболит-защемит сердце и захочется еще раз окунуться в омут белой сирени, процокать каблучками по родному переулку, где из-за цветущих деревьев не видно домов. К вечеру услышать щелканье соловья и крикнуть подружке через забор:

– Лорка, собирайся скорее, курсанты – «летуны» на подходе! – это была моя, и только моя неповторимая юность…

Неправильно говорят, что не надо возвращаться в прежние места. Возвращайтесь, обязательно возвращайтесь! Чтобы отпустила ноющая боль, и не знобило сердце, чтобы утихла тоска, и не звало прошлое.

Раньше казалось, что дом, в котором выросла, большой и красивый – в 1985-м году он уже таким не казался. А в переулке, вдоль прохода – полуразвалившийся «дувал» из огромных каменных валунов, мимо которого до сих пор ходят некоторые из моих подруг, и сосед тащится «на работу» к магазину – продавать «вразвес» сигареты с лотка…

По этой дороге ходила в школу я,

а по этой – мои дети, но это так, для сравнения…

Там где я росла, не было ни дорог с машинами, ни заводов с дымными трубами. Зимой каталась на санках со снежных гор, принося домой полные валенки снега и звенящие заледенелые варежки, а весной, набив карманы желтой черешней с деревца у калитки, устраивалась на лавочке, зачитываясь новым романом. Наверное, это была «Джейн Эйр» или «Женщина в белом».

Мама частенько говорила:

– Ты не читала «Сагу о Форсайтах» Голсуорси? И «Финансиста» Драйзера тоже? Да ты у меня, оказывается, совсем ничего не читала!

Срочно разыскав в библиотеке эту самую «Сагу» я забиралась на старую вишню и, устроившись на ее толстых ветвях, уходила с головой в книгу, срывая вишенки прямо в рот.

Еще одна песня души – орехи. Мы с трудом залазили на огромные деревья и набивали полные карманы еще не поспевшими плодами. Потом разбивали их камнем, вытаскивая мягкую середину – руки и губы сразу становились черными и долго не отмывались.

А в скворечнике каждую весну селились одни и те же скворцы. Скворчиха была небольшая, серенькая, скворец же покрупней, иссиня-черный, в мелкую светлую крапинку, и очень талантливый. Умел подражать скрипу двери и даже мяуканью кота Михели, чем приводил в замешательство бабушку Феню. Сидя на лавочке у дома, она зря смотрела на дверь, мол, кто это выходит во двор? Или подзывала кота: – Кис – кис-кис, – а кота-то и близко не было!

Потом мне купили пианино и отправили в музыкальную школу, но мучения длились года два, не больше. Все эти гаммы и трезвучия, диезы и бемоли наводили тоску, не нравилась даже знаменитая Бетховенская «К Элизе» – я сачковала, как могла. Наконец у мамы лопнуло терпение, и она позволила оставить эти бесполезные, как мне тогда казалось, занятия.