Мама, ты лучше всех! - стр. 4

Которые как честные люди не смели принимать решения, не видя четкой картины.

Которая размывается без… глюкозы.

Потому что мозг не может сосредоточенно трудиться без нужного запаса драгоценного вещества.

А я мозги моих детей очень ценю.

И кто знает, может, именно пироги и сладкие фрукты помогли им стать лучшими учениками в своих классах?

Хотя…

Насчет лучших учеников – я вовсе не считаю, что в детях надо культивировать стремление быть таковыми. Но это – отдельный разговор.

– Мама, ты что – очередную книгу пишешь?

– Да.

– И я пишу!

– О чем же?

– Про миллиардера, который занимает двадцать четвертое место в списке самых богатых людей мира по версии Forbes. А еще он дружит с хакерами, увлекается робототехникой и занимается благотворительностью. Ну, в общем, там много чего будет: от скитания по тюрьмам до спасения мира.

– А почему двадцать четвертое место?

– Потому что он должен занимать высокую позицию.

– Почему тогда не третье?

– Ну ты что? Третье – это же нелогично. А вот двадцать четвертое – самое то!

– Мама, я знаю, почему мы родились все разом.

– Почему же?

– Когда в супермаркете залеживается товар, то его распродают по акции. Два по цене одного, три по цене одного, пять по цене одного. Наверное, у бога такой же подход к бизнесу.

А еще я не могла решиться на редукцию, потому что в то самое время, когда врачи поставили меня перед этим чудовищным выбором, я была глубоко религиозна.

И сейчас я расскажу вам, как это меня угораздило.

Наверное, из-за моей семейной истории.

А может быть, из-за моего самого первого воспоминания о себе.

Вот такого.

Я лежу на спине, по всей видимости в коляске, а надо мной безумное буйство ранее неведомых оттенков зеленого.

Судя по тому, что я родилась в середине марта, речь, должно быть, идет о возрасте нескольких месяцев, которые у меня совпали с поздней весной, когда в прохладном Петербурге – тогда он, правда, был еще Ленинградом – начинается пора цветения.

Я, как сейчас, вижу это мелькание зеленых пятен, которые сменяют друг друга по ходу движения моей коляски и по прихоти ветра, не в лад качающего ветки. И вместе с этой картиной, встающей у меня перед глазами, я снова, словно впервые, ощущаю острый приступ непомерного изумления: да что же это, откуда это взялось?

Если бы жив был мой дед-хасид[2], он бы сказал, что зеленое сотворено на третий день: «И сказал Бог: да произрастит земля зелень: траву семяносную, дерево плодоносное, производящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так. И выпустила земля зелень, траву семяносную, по роду своему, и дерево плодоносное, в котором семя его по роду его. И увидел Бог, что хорошо. И был вечер, и было утро: день третий» (Быт. 1: 11–13).

Но мой дед умер в первую блокадную зиму и не имел ни малейшего шанса изложить мне свою точку зрения.

Зато мне излагала ее бабушка.

Которая каким-то чудом – если, конечно, верить в чудеса, а не в броуновское движение частиц – оказалась моей бабушкой, чуть было не улетев за океан задолго до знакомства с моим дедушкой.

Помимо нее в семье было еще двенадцать детей, и всеми ими сто лет назад овладела охота к перемене мест. Как, впрочем, и другими евреями, уставшими от погромов и устремившими взоры на западную часть глобуса.

Америка!

И миллион усилий для того, чтобы туда попасть.