Мама по призванию - стр. 12
Мальчик взял кусочек и, положив в рот, отвернулся. Наверное, чтобы я не увидела блаженного выражения на веснушчатой мордашке. Однако и его рыжий затылок сейчас светился как-то по-особенному. Ух, сколько труда прикладывали монахини, чтобы укротить эти буйные кудри, казалось бы, одного из самых послушных, правильных, по мнению настоятеля, малышей. Но волосам этого малыша все нипочем. Стоит обрить налысо, а через три дня они отрастают снова. Магия, не иначе. Мать Люсия утверждала, что в роду мальчика были волшебники. Но кроме как отрастить волосы, Камил ничего больше не умел. Пока нет.
Монахини надеялись, что когда-нибудь дар проявится в полную силу. И тогда для Камила найдутся приемные родители и дом, ведь магов в семьи брали куда охотнее.
— Даря… — шепнула Софи мне на ухо. — Оставайся у нас ночевать? Можешь спать на моей кровати…
Нет, вот теперь я точно расплачусь. Все эти малыши — просто чудо. И я бы с радостью усыновила каждого, вот только в этом мире у меня нет ни просторного дома, ни достаточного источника дохода. То, что получаю за драконов, большей частью приходится отдавать ордену. Но даже такая малость, как телега продуктов, — огромное подспорье для монахинь и их подопечных.
Вот бы еще найти того самого, моего мальчика. Того, кто снится каждую ночь.
— Даже не знаю… — сказала я вслух. — Мой сон довольно беспокойный. Я иногда вскрикиваю. А еще долго вожусь и не могу заснуть, несмотря на усталость.
— У тебя сложная работа, — не по-детски мудро заметил Камил.
— И это тоже, — вздохнула я.
А еще тяготит прошлое. Я ругаю себя за то, что за столько времени так и не нашла моего мальчика. Что, если я уйду, так и не отыскав своего ребенка? Что, если не смогу больше помогать малышам из приюта? Смогу ли жить прежней жизнью, зная, что в другом мире кто-то нуждается в моей поддержке?
— Время вышло!
В классную комнату вернулась Селина и недовольно наморщила нос картошкой, заметив, что мы обнимаемся. Монахини не поощряли подобное, но вовсе не потому, что боялись детской привязанности. Они вообще были против любого проявления чувств и эмоций. Плакать нельзя, жаловаться нельзя, грустить тем более.
— Не уходи, — попросила Софи и уткнулась золотистой коротко стриженой макушкой в мое бедро. — Побудь еще немного.
— Я вернусь, — пообещала, погладив малышку по голове. Не обратила внимания на раздраженное покашливание монахини, пусть ее. — Ни за что не уеду, не попрощавшись.
Софи подняла на меня огромные карие глаза. И мое сердце болезненно екнуло. Все внутри переворачивалось от желания помочь каждому из этих сирот, дать им все, что необходимо. И даже больше.
Оставив малышей с их учителем, отправилась в хозяйственный флигель. По узкой обшарпанной каменной лестнице спустилась в подвал, туда, где монахини выращивали такрель. Только здесь было достаточно влаги и прохлады, чтобы получить хоть какой-то урожай.
Оказавшись здесь впервые, я была немало удивлена: все пространство под монастырем занимал огромный подземный огород. Кроме такрели здесь выращивали кое-какую бледную зелень, служившую приправой и дополнительным источником витаминов. А в центре располагался колодец, можно сказать, сердце монастыря. Сейчас сразу десять подростков доставали огромными ведрами воду. Остальные дети вместе с монахинями рыхлили огород и избавлялись от вредных вездесущих гусениц. Бледно-желтые, вонючие, они к тому же были ядовитыми. Так что собирать их приходилось в рукавицах.