Мама ангела - стр. 10
– Послушай, какая мысль мне пришла в голову, – папа аж подпрыгнул на скале. – Ты удостоен чести быть ангелом, потому что очень любил детей!
– Ты догадлив, – улыбнулся Иоаннес. – И ты очень любишь своих детей, ещё неродившихся… Поэтому стал ангелом-дорифором.
– Эй, малыш! – Дядя Манойлис легонько потряс меня за плечо. – Здесь так интересно, а ты витаешь где-то в облаках.
– Ээээ… В облаках? Там тоже много интересного, – пробурчал я.
– Где, как не в Метеорах узнавать о жизни своих замечательных предков? Об их стойкости духа! Об их великодушии! – воскликнул дядя Фотя. Иногда он бывает слишком красноречив.
– Продолжайте рассказывать, дяди! – попросил я и развесил уши. У братьев и Морковки они давно превратились в лопухи. Нам и правда есть кем гордиться. Многие наши родственники получше греческих богов, мне кажется. Наши предки особенно не вредничали, много трудились и любили своих детей. А у богов с этим всё сложнее.
Как мы радовали ангела
Однажды утром всё пошло не так. Во-первых, запахло каким-то лекарством. Во-вторых, мама не ворковала по скайпу. В Греции она даёт советы заболевшим русским туристам, а если проблема серьёзная, помогает вызвать врача. Про маму говорят: Дамара – доктор от Бога, она просто не может жить, не помогая другим. Так вот, мама не ворковала по скайпу, как обычно, а что-то взволнованно кому-то говорила на кухне…
В-третьих, дедушка гремел не ведром на огороде, а голосом, и обиженно, и тоже на кухне. Он так грохочет, когда всё идёт не по его плану. Например, когда заболевает бабушка! А вот её-то – это, в-четвёртых – вообще не было слышно.
Бабушка!!!
Бабушка Вера всегда сияет. Сияет любовью. Она готовит обед, повернувшись к нам спиной, или спит, чуть похрапывая, или просто наблюдает за нашей вознёй на ковре возле лестницы-загогулины – и при этом она сияет. Я чувствую её солнечное тепло и знаю: бабушка сияет для нас, её внуков. Да, сияет, хотя одета всегда в чёрное: чёрная кофточка, чёрная юбка – это траур по нашему папе-ангелу.
В это утро я заглянул в её комнату. Бабушка лежала на кровати, прикрыв глаза. И сияла. Но этот свет был такой тоненький, лимонный, такой бледный. Он струился, но через силу, прерывисто, едва-едва…
Моё сердце сжалось в ртутную каплю. И капля запрыгала в груди, по всему телу запрыгала и стала кусаться.
– Сейчас приедет «скорая», и бабушку отвезут в больницу! – сказала мама, тревожно сверкнув глазами. – Я поеду с бабушкой. Может, вернусь только завтра. А Любаша приедет из Салоников в пятницу.
Мы вытаращили испуганные глаза на маму.
– Похоже, мы огорчили нашего ангела, и у него не хватило сил уберечь бабушку от сердечного приступа. Без меня ведите себя хорошо! – Мама переводила взгляды с одного на другого, и в наши головы въезжали её слова, как тележки по эскалатору супермаркета, и крепко там застревали.
Наконец мы уразумели: не надо волновать дедушку. Тогда наш ангел расправит крылья. Они сложились от огорчения, потому что только вчера… И мама перечислила: Архи разбил мячом окно, Кио напугал бабушку, достав из чайника гадюку (на самом деле, это был уж), Морковка без ведома мамы решила ответить на письма заболевших туристов, но случайно человеку со сломанной ногой отправила совет полоскать горло содой с солью. А Кисточкин, то есть я, нарисовал десептикона на стене дома куриным помётом. Я виновато глянул на папу, который смотрел с оконной рамы, и подмигнул ему, это означало: «Понимаешь, у меня просто под рукой не было краски, а только куриный помёт».