Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни - стр. 34

Зато Аристотель ясно показал другое – и этим мы и закончим главу. Храбрость нуждается в чувстве меры. Это не значит, что можно быть слишком храбрым или что экстремальная опасность вызывает экстремальную храбрость. Это значит, что следует соотносить риск и преследуемую цель. Можно рисковать жизнью во имя благородной цели, но глупо делать то же ради пустяков или просто упиваясь опасностью. Этим храбрец отличается от сорвиголовы. Благодаря этому храбрость – как и любая другая добродетель, по Аристотелю, занимает золотую середину между двумя крайностями, двумя безднами – трусостью и безрассудством. Трус слишком подвержен страху, а безрассудный человек слишком мало ценит жизнь и недооценивает опасность. Поэтому ни тот ни другой не могут быть истинно (то есть добродетельно) храбрыми. Любая отвага становится добродетелью только при условии, что ее ведет благоразумие – с помощью страха и под контролем разума. «Душевная сила или добродетель свободного человека одинаково усматривается как в избежании опасностей, так и в преодолении их. Человек свободный выбирает бегство с тем же мужеством или присутствием духа, как и сражение» («Этика», IV,69).

Остается лишь напомнить, что храбрость не является самой большой силой. Судьба или, что то же самое, случай сильнее. Храбрость даже зависит от случая (чтобы быть храбрым, достаточно этого захотеть, но кто выбирает свои желания?) и покоряется ему. Для каждого человека существуют вещи, которые он способен вынести, и вещи, которых он вынести не в состоянии. Встретится ли на его жизненном пути нечто такое, что его сломает, или не встретится, больше дело случая, нежели его заслуга. Это хорошо знают умные герои, и именно это и делает их скромными по отношению к себе и милосердными по отношению к другим. Все добродетели связаны друг с другом, и каждая из них связана с храбростью.

Рассмотрим последнюю из четырех главных христианских добродетелей. Тема эта настолько необъятна, что нам понадобятся и три другие. И разумеется, сама справедливость как таковая, поскольку она вызывает огромное количество споров и привлекает к себе всеобщее внимание.

Впрочем, рассуждая о любой из добродетелей, без справедливости обойтись невозможно. Если бы мы позволили себе несправедливые высказывания в адрес одной из них или всех сразу, это означало бы измену самому понятию добродетели. Вот почему справедливость, не заменяя ни одну из прочих добродетелей, как бы объемлет их все. Но она и сама по себе необходима. Однако зададимся вопросом: может ли кто-либо из живущих польстить себе до такой степени, чтобы утверждать, что он в полной мере познал справедливость и сам исчерпывающе справедлив?

«Справедливости не существует, – утверждает Ален. – Справедливость принадлежит к вещам такого порядка, которые необходимо делать именно потому, что их нет». Далее он добавляет: «Справедливость появляется только в результате наших усилий. В этом и заключается проблема всех людей». Прекрасно. Но о какой справедливости идет речь? И каким путем добиваться справедливости, если мы понятия не имеем, что это такое?

Из четырех главных христианских добродетелей справедливость – бесспорно, единственная, которую можно назвать абсолютным добром. Благоразумие, умеренность и храбрость добродетельны только тогда, когда служат добру. Они условно добродетельны по отношению к ценностям (например, той же справедливости), которые стоят неизмеримо выше их и служат им побудительным мотивом. На службе зла или несправедливости благоразумие, умеренность и храбрость перестают быть добродетелями и превращаются просто в качества или, как говорит Кант, свойства ума и темперамента. Имеет смысл привести здесь этот знаменитый отрывок из сочинения Канта: