Малый дом в Оллингтоне. Том 2 - стр. 27

Под влиянием досады Кросби решился действовать, с этой минуты заглушив в себе всякую совесть. Он решился показаться в совете с таким равнодушием к своему подбитому глазу, как только можно, и, если ему скажут что-нибудь, он приготовился ответить. Он решился идти в клуб и обрушить свой гнев на того, кто обнаружит к нему хоть малейшее пренебрежение. Он не мог выместить свою досаду на Джонни Имсе и хотел выместить ее на других. Не для того он приобрел видное положение в обществе и сохранял его в течение нескольких лет, чтобы позволить уничтожить себя потому только, что сделал ошибку. Если общество, к которому он принадлежал, намерено объявить ему войну, он готов был вступить в бой немедленно. Что касается Буттервела – Буттервела неспособного, Буттервела несносного, Буттервела, который при всяком затруднении в течение многих лет прибегал к нему за советом, – он даст ему понять, каково быть таким вероломным в отношении к тому, кого он считал своим другом. Он решился показать всем членам совета, что пренебрегает ими и держит их в своих руках. Составляя себе таким образом план действий, он ввел в него два пункта относительно членов благородного семейства Де Курси. Он решился показать им, что вовсе не намерен быть их покорнейшим слугой. Он решился высказаться перед ними откровенно, и если после этой откровенности они захотят разорвать «брачный союз», то могут это сделать – горевать он не станет. В то время как он, облокотясь на ручку кресла, размышлял об этом, в голове его мелькнула мысль – мысль, породившая воздушный замок, мечту, осуществление которой казалось возможным, и в этом замке он видел себя стоящим на коленях перед Лили Дейл, умоляющим простить его и снова полюбить.

– Мистер Кросби явился сегодня, – сказал мистер Буттервел мистеру Оптимисту.

– Явился? – спросил мистер Оптимист весьма серьезно, ему уже известен был весь скандал на платформе железной дороги.

– Его обезобразили страшным образом.

– Очень неприятно слышать. Это так… так… так. Если бы это был кто-нибудь из клерков, мы должны были бы сказать ему, что он срамит наш комитет.

– Чем же виноват человек, если ему поставят фонарь? Ведь не сам же он подбил себе глаз, – сказал майор Фиаско.

– Я знаю, что он не сам себе подбил глаз, – продолжал мистер Оптимист, – но, мне кажется, в его положении он должен бы держаться как можно дальше от всякого скандала.

– Он бы с радостью это сделал, если бы представилась возможность, – сказал майор. – Я думаю, ему точно так же не хотелось бы ходить с подбитым глазом, как и мне, как и всякому другому.

– Не знаю, мне никто не ставил синяк под глаз, – сказал мистер Оптимист.

– Скажите лучше, пока никто не ставил, – заметил майор.

– И надеюсь, никогда не поставят, – сказал мистер Буттервел.

В это время наступил час общего собрания, и в зал совета вошел мистер Кросби.

– Мы очень сожалели, услышав о вашем несчастье, – сказал Оптимист весьма серьезно.

– Я думаю, вдвое меньше, чем сожалел я сам, – сказал Кросби со смехом. – Чрезвычайная гадость иметь подбитый глаз, другой может принять меня за кулачного бойца.

– Притом еще за кулачного бойца, который не выиграл боя, – заметил Фиаско.

– Не думаю, что тут есть большая разница, – возразил Кросби. – Вообще подобная вещь неприятна, и, пожалуйста, не будем говорить об этом.