Малыш - стр. 21
Однако проникнуть в школу было уже невозможно. Внутри все шипело, трещало, рушилось. Еще несколько минут – и под напором ветра «Рэггид-скул» рухнет, а на его месте останется лишь огромный пылающий костер.
И вдруг в крыше показался пролом у самого окошка. Это Грип наконец сумел пробить отверстие в кровле в ту минуту, когда пол чердака уже трещал под ним. С трудом выбравшись на крышу, он вытащил следом почти задохнувшегося ребенка. С Малышом на руках Грип добрался до края крыши и, перегнувшись вниз, закричал:
– Спасите… спасите его!
И бросил мальчика, где его, к счастью, поймал стоявший внизу человек.
Грип прыгнул следом и еле успел откатиться, чуть не раздавленный рухнувшим на землю куском стены.
С Малышом на руках Грип добрался до края крыши.
Тем временем дама, подойдя к человеку, державшему на руках Малыша, спросила дрожащим от волнения голосом:
– Чье это дитя, это невинное создание?
– Ничей он! Найденыш, – ответил человек.
– В таком случае он мой… мой!.. – закричала она, взяв Малыша на руки и прижимая к груди.
– Но, госпожа… – заметила было ее горничная.
– Молчи, Элиза… молчи!.. Это ангел, посланный мне с неба!
И так как у этого «ангела» не было ни родителей, ни других родственников, то, конечно, самое лучшее было отдать его этой прекрасной даме с добрым сердцем, что и было сделано под громкие крики «ура», в то время как обрушивались, искрясь, последние остатки «Рэггид-скул».
Глава VI
Лимерик
Кто же была эта великодушная женщина, чье неожиданное появление обернулось такой мелодрамой? В ее поведении чувствовалась некоторая наигранность, и все же она была искренна – настолько, что, казалось, могла бы сама броситься в пламя ради спасения несчастного ребенка. Будь он даже ее собственным, она не прижимала бы его к груди с большей любовью, унося в карету. Напрасно горничная предлагала забрать у нее эту драгоценную ношу… Никогда… никогда!
– Нет, Элиза! – повторяла она дрожавшим голосом. – Он мой… Небо дало мне возможность спасти его из-под горящих обломков… Благодарю, благодарю Тебя, Боже!.. Ах, милый малютка, милый!
Малютка же, не открывая глаз, судорожно хватал ртом воздух. Чуть не задохнувшись в дыму пожара, он рисковал теперь быть задушенным порывистыми ласками своей спасительницы.
– На станцию, – приказала она кучеру, садясь в карету. – На станцию!.. Ты получишь гинею[7], если мы не опоздаем на поезд в девять сорок семь!
Кучер не мог остаться равнодушным к такому обещанию и пустил клячу вскачь.
Но кто же была эта загадочная путешественница? Может, Малышу посчастливилось наконец попасть в добрые руки, которые его уже никогда не покинут? Мисс Анна Уэстон была примадонной лондонского театра Друри-Лейн. В настоящее время она играла в Лимерике, в ирландской провинции Манстер, но ждала лишь подходящего случая стяжать лавры в Америке, в Индии, в Австралии – то есть всюду, где был распространен английский язык.
Она была прекрасной женщиной, эта актриса, любимая публикой, играющая свою роль даже за пределами сцены, всегда готовая дать волю чувствам, с душой нараспашку, часто движимая порывами сердца и в то же время очень серьезно относившаяся ко всему, что касалось актерского искусства, неумолимая к случайностям и неловкостям, могущим подорвать ее славу.
Желая отдохнуть от бесконечных постановок современных драм, в которых ей приходилось неизменно умирать в последнем акте, мисс Уэстон приехала подышать свежим воздухом на берег Голуэйского залива, сопровождаемая своей горничной, почти подругой, ворчливой и сухой, но преданной Элизой Корбетт. Проведя здесь три дня, она намеревалась вернуться в Лимерик, где должна была играть на следующий день, и уже направлялась на станцию, как вдруг крики ужаса и сильное зарево привлекли ее внимание. Это горела школа оборванцев.