Маленькое кафе в конце пирса - стр. 45
А кто же этот мрачный, исполненный холодного достоинства персонаж, это олицетворение добродетели, это ходячее отрицание всей блестящей мишуры, наполнявшей залы дворца? Неужто?.. Да, это он, дон Гаспар Ховельянос, враг церкви и трона, неохотно возвращенный из ссылки вольнодумец, которого король еще не удостоил чести поцеловать свою руку в знак благодарности за оказанную милость. Пригласить его, зная, что на приеме будут и их католические величества, было со стороны доньи Каэтаны неслыханной дерзостью. Гости не знали, как вести себя с доном Гаспаром. Вежливо, но холодно поздоровавшись, они старались держаться от него подальше. Его это, судя по всему, вполне устраивало. Он расценивал как победу то, что самая знатная дама Испании пригласила его к себе по такому поводу; в остальном же его мало интересовал этот великосветский сброд. Он сидел на золоченом стуле, одинокий и неприступный, и Гойе казалось, будто этот стул вот-вот развалится под бременем такого непомерного величия.
Герцог Альба и его мать, маркиза Вильябранка, приветствовали гостей. Герцог был более оживлен, чем обычно.
– Вас ждет маленький сюрприз, друг мой, – сообщил он Гойе.
Аббат пояснил Франсиско, что герцогиня намерена открыть театральный зал нового дворца концертом камерной музыки и что герцог сам будет играть в оркестре. На Гойю это не произвело ни малейшего впечатления. Он нервничал и с волнением ждал появления хозяйки, которая, как ни странно, не торопилась к своим гостям. У аббата и этому нашлось объяснение: осмотр дворца было неприлично начинать до приезда их величеств. А донья Каэтана не любила ждать, даже королевскую чету. Поэтому она приказала слугам заранее сообщить ей о прибытии их величеств, чтобы выйти в зал непосредственно перед ними.
Наконец она появилась. Франсиско сто раз заклинал себя сохранять спокойствие при встрече с ней, но произошло то же, что и тогда, на подиуме. Все мгновенно исчезло – гости, блеск золота, картины, зеркала, люстры, – осталась лишь она. И поразила его, кроме всего прочего, еще и необычайной, вызывающей простотой. Ее белое платье самого простого покроя было лишено украшений – такие платья, вероятно, носили теперь дамы в республиканском Париже. От узкой талии, перехваченной широкой лентой, оно ниспадало широкими складками до пола, подол окаймляла полоска бледно-золотистой ткани. Единственным украшением был гладкий золотой браслет, поблескивавший у герцогини на запястье.
Гойя не мог отвести от нее глаз. Он уже хотел, не обращая внимания на остальных гостей, в нарушение всех правил субординации и этикета, первым поприветствовать ее, но в этот момент, как и было предусмотрено, на лестнице раздался возглас:
– Их католические величества!
Гости расступились, образовав живой коридор, и Каэтана пошла навстречу королевской чете.
Дворецкий стукнул своим жезлом в пол и возгласил еще раз:
– Их католические величества и его высочество герцог Алькудиа!
И они вошли в зал. Король Карл IV, статный, тучный сорокашестилетний мужчина в красном, расшитом серебром фраке с широкой лентой ордена Золотого руна на груди, шел, держа под мышкой треуголку, а в левой руке трость. На его красном, приветливом, спокойном лице с крупным мясистым носом, чувственным ртом и покатым лбом, переходящим в небольшую залысину, было написано желание нравиться подданным. На полшага позади него, не без труда протиснувшись в дверной проем со своим кринолином, шествовала королева, донья Мария-Луиза Пармская, с огромным веером в руке, увешанная драгоценностями, как статуя святой; непомерно высокие перья на ее шляпе почти касались десюдепорта. За ними показался дон Мануэль с привычной маской приветливой скуки на красивом, несколько тяжеловатом лице.