Маленький принц. Цитадель - стр. 25
Имя Верта там не упоминалось. Сент-Экзюпери не захотел подливать масла в огонь распри, но это не значило, что он забыл или отказался от своего друга. Больной одинокий Верт, живя в порабощенной Франции, где подлость и низость соперничали друг с другом, был уязвим вдвойне – как еврей и как коммунист. Этот заложник находился в самом опасном положении. В знак своей неизменной верности Сент-Экзюпери посвятил ему «Маленького принца», искупая исчезновение имени Верта из «Письма».
«Маленький принц» тоже обязан своим появлением вмешательству извне, хотя его милая удивленная мордашка стала появляться уже с 1935 года то на полях рукописей, то в письмах. Но тогда еще ничего не говорило о том, что этот прилетевший из космоса малыш, скорее трогательный, чем выразительный, ностальгический, а не пророческий, сделает еще один шаг и станет не рисунком, а литературой. Элизабет Рейнал, жена нью-йоркского издателя Сент-Экзюпери, заметив тоскливое настроение писателя, предложила ему оживить белокурого кудрявого мальчугана, который жил в воспоминаниях взрослого. Вполне возможно, созданию сказки поспособствовала и Аннабелла, жена Тайрона Пауэра. В 1941 году, когда Сент-Экзюпери лежал в голливудской больнице, она читала ему «Русалочку» Андерсена, желая развлечь или – так он сам отзывался о детских книгах – насытить глубокими питающими образами. Могло так быть? Вполне. Во всяком случае, к уже существующим волшебным сказкам Сент-Экзюпери прибавил еще одну, о своем детстве, омраченную, правда, опытом взрослой жизни. Маленькому принцу случается смеяться, но он никогда не улыбается. А Мальчик-с-пальчик улыбается? С героем сказки всегда рядом какое-нибудь чудовище – людоед или змей, иногда морской, он спит, свернувшись, как огромная собака, под синей простыней Средиземного моря – так на своей картине «Сальвадор Дали, маленькая девочка» изобразил подобное чудище художник.
Друзья, с которыми Сент-Экзюпери поделился замыслом «Каида», кому читал первые страницы, единодушно пытались убедить его отказаться от задуманного: во‐первых, он отказывается от стихии полетов, во‐вторых, лирическое повествование от первого лица звучит так странно, так архаично… Ничего не поделаешь: Сент-Экзюпери уже отведено место в каталоге: свидетель и участник первых полетов. Всегда нелегко выдираться из рубрики.
Осенью 1940 года писатель возвращается к своим наброскам и продолжает писать в том же ключе. И опять читает написанное близким друзьям, которым доверяет. И опять получает в ответ скептические усмешки и уверения, что он пошел по ложному пути, и опять остается непреклонен.
Мы уже говорили, что все три написанные в Америке произведения возникли как ответ на какой-то толчок извне; главным толчком, на который отвечал Сент-Экзюпери, было бескорыстное служение дружбе – привязанность к Леону Верту, беспокойство за него стало могучим внутренним стимулом для творчества.
Если вспомнить, что появление на свет «Ночного полета» не обошлось без участия Андре Жида, который всячески ободрял молодого автора, когда тот работал над своим произведением, что позже опять-таки Жид посоветовал «собрать, как букет» статьи, появившиеся в «Марианне», «Л’Энтрасижан», «Пари-Суар», и букет превратился в «Планету людей», то можно сказать, что только «Южный почтовый» и «Цитадель» создавались без всякого вмешательства извне. Первое и последнее произведения были плотью от плоти автора, его сокровенным. Были той мелодией, тем сумрачным и торжественным гимном, что возник не благодаря какой-либо встрече, а постоянно звучал в его душе, был им самим, как дыхание, биение сердца, пульсация крови – органист в пустоте заброшенного собора импровизировал, передавая самого себя. «Я полон музыкой, которую никто никогда не поймет». И вдруг сам он понял, что его предназначение в этом мире – дать возможность услышать его внутреннюю музыку. Хотя извне ничто не подвигало его на это.