Маленький памятник эпохе прозы - стр. 42
С Полиной у нас произошло счастливое совпадение всего – и «химического», и интеллектуального. Я улыбалась всякий раз, когда издалека видела статную, шумную, улыбчивую красу ненаглядную. Она была приятна мне во всём – и это помимо того, что наши интересы совпадали почти полностью, расходясь лишь в мелочах.
Поля обожала поэзию и, к сожалению, хорошо помнила меня, как поэта.
Однажды мы сидели на скамейке возле института, болтали после занятий, греясь на последнем октябрьском солнышке. Ждали Тимура. И вдруг Поля, хитренько улыбнувшись, негромко начала декламировать:
– Вы любите меня?
Позвольте не поверить.
Всё это блеф и чушь,
И очень жаркий день.
Но если любите, то
Как, простите, пень
Траву, из ничего которого
Вдруг выросла она.
А пень решил,
Что он чего-то может.
Так бабушка,
Что бьёт челом пред алтарём
Счастливо верит –
Ей бог поможет.
Инфарктник любит свой валокордин.
Гурман же страстно верит,
Что от беды и от седин
Его избавят
Искуснейшие яства.
Согласны вы, мой друг и господин?
Так вот поймите: я вам – не лекарство!
Я слушала и мучилась, мне становилось больнее с каждым произнесённым Полей словом, с каждой строчкой. Мною сочинённой строчкой! Демон взял под козырёк и заступил на дежурство, пока Поля Ивашкевич с выражением декламировала мои стихи, которые я в одиннадцать лет посвятила мальчишке с глазами Пьеро, шепнувшем мне прямо в ухо «А я тебя люблю!». Я их сочинила минут через десять после его признания, правда, ему не показала. Не садистка же я.
Примерно через полгода стихи были опубликованы, кажется, в «Московском комсомольце», в очередной статейке про вундеркиндов.
– Как такое можно сочинить в четвёртом классе? – тем временем звенел восторженный голос подруги.
– В пятом.
– Неважно! Всё равно невероятно! Я на всю жизнь выучила наизусть, так мне понравилось! Белка, что с тобой? Что случилось-то?
Полина же мне друг? Друг. Ещё какой! А друг вправе знать правду. И я, не меняя выражения лица и по-чеширски улыбаясь, рассказала, наконец, поклоннице своего таланта историю до конца. Пояснив, что стихов у меня больше нет и не будет. И очень-очень попросила впредь никогда не устраивать подобных чтений. И умоляла закрыть тему навсегда.
Наверное, была убедительна. Поля, как сама деликатность, сроду больше не возникала с моими стихами, более того, ограждала от колючих (для меня) вопросов случайных людей про «творчество».
– Отстаньте от человека! – возмущалась она. – Захочет – покажет стихи, если автор этого не делает, значит, не желает. Что за люди, кто вас воспитывал?
Пристыженные любопытствующие всегда смущённо ретировались.
Иногда мы с ней встречались в выходные, в хорошую погоду много гуляли по московским скверикам в Центре. Она читала наизусть Ахматову. Хорошо читала! Если честно, то куда лучше, чем декламировала стихи начинающая артистка Маринка. Впрочем, может во ВГИКе её всё же научат?
А вот Полинкина политизированность иногда казалась мне чересчур нездоровой, что ли. С малолетства борец с режимом – нормально ли это? Может, и да. Она ведь из семьи советских интеллигентов – кухонных диссидентов, капитально заморочивших голову дочери. С одной стороны, всё правильно: ненависть к тирании, безусловный приоритет свободы слова и выбора, демократия – наш рулевой… Но проблема в том, что Поля, в итоге, отказывалась в принципе мириться с неидеальностью окружающего мира: её родина, Россия, должна была, обязана стать «нормальной, демократической страной», и только на таких условиях Ивашкевич обещала угомониться… может быть.