Маленький памятник эпохе прозы - стр. 27
Любая религия настаивает – не думай! Любая тоталитарная идеология делает то же самое – не смей размышлять! Тебе дадут всё готовым, аккуратно упакованным, в виде желе, которое легко глотать и жевать не нужно. Потребляй с комфортом, не рассуждая.
Может, потому мы с Малюдками и сблизились с самого начала: три девчонки любили задавать вопросы, интересовались, почему так, а не иначе, есть ли другие варианты и «с какой стати я должна верить?». Такими были с малолетства и не желали удовлетворяться «комплексным обедом» из упакованных догм.
Нам с Малюдками всегда было, что обсудить за плотно закрытой дверью и уж тем более во времена перестройки. Обсуждали прошлое страны и дообсуждались до решения не вступать в комсомол, «потому что стыдно!». И не вступили. Особого героизма в этом нет, времена изменились, стали вегетарианскими, потому особенно никто и не настаивал. Нудеть – нудили, но в меру. Приняли мы это решение в тринадцать лет, и начали тянуть со вступлением, отговариваясь разными причинами и поводами, так и дотянув до конца 80-х, когда уже даже самые зануды заткнулись и перестали нас доставать.
Наивные, мы не знали, что коммунистическая организация молодёжи с благословения компартии «перестроилась» и заинтересовалась совершенно другими проблемами – бизнесом, кооперативными делами, зарабатывая денежки и подготавливая платформу для будущего коммерческого рывка. Пользуясь, между прочим, средствами и поддержкой государства – не без дальнего прицела со стороны этого самого государства. Пирожок начинали потихонечку нарезать.
Мы-то думали, что ребята из комитетов комсомола и райкомов – долбоклюи идейные, убеждённые! «Как ты думаешь, она идейная или дура?» – наша любимая шутка из фильма «Дочки-матери», когда мы обсуждали комсомольских активисток и активистов. Но лишь в самом низу иерархии, на уровне школьных классов, оставались идейные дурачки и дурочки – комсорги, которые вяло продолжали бороться за построение светлого будущего.
Всё равно мы сделали правильно, не вступив: это наше, может быть, первое взрослое решение, принятое сознательно. То, что комсомол вовсю «перестраивался» на рельсы коммерции, никак не обесценивает поступка трёх девочек, исходящих из убеждений своей совести.
Чаще всего наши посиделки проходили под музыку из магнитофона, в основном западную. Слушали вперемешку «Пинк Флойд» и «Модерн токинг», Стива Уандера и Джексона. Из нашего – «Аквариум», «Машину времени», «Технологию» и «Браво». Если шёл жаркий разговор, то музыка играла тихонечко, фоном. Но в какой-то момент Маринка могла воскликнуть:
– Ой, девчонки, обожаю эту вещь! – и вскакивала, выводя на бОльшую громкость, например, уандеровскую «Ай джаст кол ту сэй…». Видели бы вы, как танцевала наша Эсмеральда! Гибкая, тонкая, она играла бёдрами и как-то по-особенному двигала плечами (сколько раз я пробовала повторить так же перед зеркалом – ни черта получалось!), заламывала руки, резко откидывая назад голову, устраивая ветер роскошной шевелюрой. Прикрытые глаза с длиннющими ресницами, закушенная от удовольствия нижняя губка, румянец на щеках. Вот она пригнулась, почти присела на одно колено, сообразно затихающей музыке, но на мощно зазвучавшем гитарном форте упруго вскочила, изогнувшись назад и раскинув руки – ну и тело, как она только не ломается!