Маленький лорд Фаунтлерой. Новый перевод - стр. 21
До самого отъезда его светлость проводил всё своё время в магазине мистера Гоббса. Мистер Гоббс от этих вестей погрузился в уныние, он был очень подавлен. Когда его юный друг торжественно вручил ему на прощание золотые часы с цепочкой, Мистер Гоббс с трудом принял подарок. Он положил футляр на свое крепкое колено и несколько раз громко высморкался.
– На нём кое-что написано, – сказал Седрик, – Там, внутри футляра. Я сам говорил ему, что писать – «От его старого друга, лорда Фаунтлероя, к мистеру Гоббсу». Когда будешь видеть это, вспоминай обо мне! Мне так не хочется, чтобы ты забывал меня!
Мистер Гоббс снова громко высморкался.
– Я никогда не забуду тебя! – сказал он чуть хрипловато, таким же голосом, как говорил Дик, – и ты не забудь меня, когда окажешься среди британской аристократии!
– Я не забуду тебя, кто бы я ни был, – ответил Его Светлость, – Я провёл с тобой самые счастливые часы жизни, по крайней мере, многие из моих самых счастливых часов. Надеюсь, ты когда-нибудь вернёшься ко мне. Я уверен, что мой дедушка был бы этим очень доволен. Возможно, он напишет и пригласит тебя, когда я расскажу ему о тебе. Ты ведь не будешь возражать, если он окажется графом, я имею в виду, что ты не останешься в стороне только потому, что приглашение приехать будет исходить от графа?
– Я бы приехал к вам, – любезно ответил мистер Гоббс.
Таким образом, было решено и согласовано, что если он получит от графа официальное приглашение приехать и провести несколько месяцев в замке Доринкорт, то должен отбросить свои республиканские предрассудки и немедленно паковать чемодан.
Наконец все приготовления были закончены; настал день, когда сундуки отвезли на пароход, и настал час, когда карета стояла у дверей их дома. И тут на мальчика нахлынуло странное чувство одиночества. Его мама уже давно заперлась в своей комнате; когда она спустилась по лестнице, ее глаза были большими и мокрыми, а её прелестные губы дрожали. Седрик подошёл к ней, и она наклонилась к нему, и он обнял её, и они поцеловались. Он знал, что они оба о чём-то сожалеют, хотя и не понимал, о чем именно, но одна трогательная маленькая мысль поднялась к его губам.
– Нам было хорошо в нашем маленьком доме, Дорогуша, не так ли? – сказал он, – Нам никогда не забыть о жизни в нём, не так ли?
– Да-да, – ответила она тихим, добрым голосом. – Да, дорогой!
А потом они сели в карету, и Седрик сел очень близко к матери, и когда она снова посмотрела в окно, он посмотрел на неё, погладил её руку и прижал к себе.
А потом, казалось почти мгновенно, они оказались на пароходе в самой дикой суматохе и неразберихе; экипажи съезжали вниз и высаживали пассажиров; пассажиры приходили в волнение из-за багажа, который еще не прибыл и грозил опоздать; большие сундуки и чемоданы стучали и гремели, когда их втаскивали на палубу; матросы разматывали канаты и сновали туда-сюда; офицеры отдавали приказы и команды, но никто не спешил. Дамы и Господа, дети и няньки поднимались на борт, некоторые смеялись и выглядели весёлыми, некоторые молчали и грустили, кое-где двое или трое плакали и прикасались к глазам носовыми платками. Седрик обнаружил, что со всех сторон его есть что-то интересное; он смотрел на груды канатов, на свёрнутые паруса, на высокие-высокие мачты, которые, казалось, почти касались жаркого голубого неба; он начал строить планы, как побеседовать с моряками и получить кое-какие сведения о пиратах.