Маленький друг - стр. 34
Осторожно, придерживая стекло ладонью, чтоб не задребезжало, Гарриет потянула на себя неподатливую деревянную дверку шкафчика. Задрожав, дверка распахнулась. На верхней полке лежала шкатулка со старинным оружием – изящными, оправленными в серебро и перламутр дуэльными пистолетами, показушными крохотными “дерринджерами”, в длину от силы дюйма четыре. Под ними в хронологическом порядке, с уклоном влево были расставлены ружья помощнее: винтовки из Кентукки с кремневыми замками, грозная десятифунтовая винтовка “хокен” – напрочь проржавевшее ружье, заряжавшееся с дула (по слухам, оно Гражданскую войну пережило). Из ружей поновее самым внушительным был “винчестер”, оставшийся с Первой мировой.
Хозяин коллекции – отец Гарриет – был для нее человеком неблизким и неприятным. Вокруг все шептались насчет того, что живет он в Нэшвилле, хотя они с матерью Гарриет до сих пор женаты. Сама Гарриет понятия не имела о том, как это так получилось (смутно знала только, что это как-то было связано с отцовской работой), но и не видела в этом ничего примечательного, потому что, сколько она себя помнила, отец с ними никогда и не жил. Каждый месяц он присылал им чек – на домашние расходы, а на Рождество и День благодарения приезжал домой, заезжал, случалось, и на пару деньков осенью, когда ехал в Дельту[4], где у него был охотничий домик. Такое положение дел казалось Гарриет вполне толковым, поскольку отлично устраивало обе стороны: мать, у которой вообще ни на что не было сил (и поэтому она целыми днями валялась в кровати), и отца, который своей активностью только всем мешал. Он быстро ел, быстро говорил и мог усидеть на месте только с выпивкой под рукой. На людях он вечно откалывал шутки, поэтому его считали забавным малым, но в семейном кругу его непредсказуемые выходки веселили не всех, и многих родственников задевала его необдуманная привычка говорить все, что взбредет ему в голову.
Хуже того: отец Гарриет был всегда прав, даже когда был неправ. Никому он не уступал. Чужой точки зрения он бы в жизни не принял, но поспорить любил, а когда был в хорошем настроении – развалится, бывало, с коктейлем в кресле, одним глазом поглядывая в телевизор, – то еще обожал дразнить Гарриет, подкалывать ее, только чтоб показать, кто тут главный.
– С заучками никто водиться не станет, – говорил он.
Или:
– Что толку тебя учить, все равно вырастешь и замуж выскочишь.
От таких слов, которые отец считал самой что ни на есть чистой, да еще и необидной, правдой, Гарриет только распалялась и соглашаться с этим отказывалась, а потому нарывалась на неприятности. Иногда отец лупил Гарриет ремнем – за то, что она огрызалась, Эллисон на все это глядела остекленевшими глазами, а мать и вовсе забивалась в спальню. В другой раз, в качестве наказания, он выдумывал для Гарриет сложнейшие, невыполнимые поручения (например, подстричь газон тяжелой косилкой, которую надо было толкать перед собой, или в одиночку вычистить весь чердак), но Гарриет только упиралась и отказывалась что-либо делать. “Давай-ка, – уговаривала ее Ида Рью, обеспокоенно просунув голову в чердачный люк, после того как отец, громко топая ногами, несся вниз. – Уж сделай что-нибудь, не то тебе еще сильнее попадет, когда он вернется”. Но Гарриет, сидя промеж стопок старых газет и журналов, только хмуро глядела на нее и не двигалась с места. Отец может лупить ее сколько ему вздумается, ей наплевать. Здесь дело принципа. И Ида, бывало, так переживала за Гарриет, что бросала свою работу, шла наверх и делала все сама.