Маленькие истории Большой жизни - стр. 8
Максим поёжился от пробиравшегося внутрь холода и повыше натянул куртку. Он вдруг понял тех людей, которые стрелялись, вешались, прыгали с моста. Невыносимость душевных мук гнала их. Как преодолеть физическую боль хотя бы понятно, а что делать с этой, Максим не знал. А что, если, правда, сигануть с моста и дело с концом? Как жить с таким грузом… Да и сын не простит ему, когда поймёт. С такими мыслями, полностью погружённый в себя, он вдруг оказался перед калиткой, которая взялась ниоткуда. Максим поднял глаза – перед ним стояла маленькая деревянная часовенка, которую венчал позолоченный купол с крестом. Максим решительно вошёл внутрь.
В храме почти никого не было. В дальнем углу на маленькой лавочке сидел священник в черной рясе с крестом, рядом с ним на коленях стояла женщина, и они о чём-то очень тихо говорили. Максим огляделся. Вокруг висели иконы, у некоторых горели свечи и стояли живые цветы. Максим прикрыл глаза. Боль немного отступила вместе с мыслями, и появилось что-то вроде полного бесчувствия.
«Что привело тебя в храм, сын мой», – раздалось вдруг рядом. Максим пришёл в себя. Прямо на него смотрели голубые необыкновенно глубокие сияющие глаза! Они были как небо или как чистейшие горные озера с прозрачной водой! Исходящий из них свет и тепло проникли в самое сердце Максима, и оно… разжалось, как будто сковывавшая его сила вдруг отступила, и всё содержимое прорвалось наружу.
Максим рухнул на колени и зарыдал. Он почувствовал себя снова маленьким мальчиком, который плакал, уткнувшись в мамину юбку, от которой пахло цветами и молоком. Со слезами выходил из горла ком, боль, тяжесть, накопленная за последние два года. Батюшка не останавливал Максима и ни о чём не спрашивал. Он положил ему на голову руку тёплую ладонь и что-то шептал сверху. А потом, как мама в детстве, погладил его по голове и сказал: «Ничего, сынок, ничего. Болит – это хорошо. Значит живой. Плохо, когда уже не болит… Божий промысел не всегда ясен человеку, но он всегда прекрасен, ибо испытаниями очищается душа».
Спустя время опустошённый и ослабленный Максим сидел на скамейке под деревом во дворе часовни. Как ни странно, внутри больше ничего не болело. Максим только сейчас заметил, что сжимает в руке сумку, которую всунул ему мужик в квартире жены. Он открыл её. Аккуратно сложенные знакомые вещи. Он провёл по ним рукой, ощутил запах. Такой знакомый и родной… Расстегнул молнию на внутреннем кармане. Внутри лежало два конверта. Дрожащей рукой Максим достал их. «Любимому сыну» было написано на одном, «Максиму» – на другом. Максим прижал письма к груди и лёг на скамейку. По небу недружным строем проплывали облака. «Какие они лёгкие и воздушные, – думал Максим, – плывут, как кораблики по морю, только вверх ногами… А ведь если бы со мной не случилось всё это, я может быть никогда бы и не увидел их. Не почувствовал, что есть что-то другое, другой мир, настоящий. Мир, о котором я даже не подозревал… или забыл… Наверное, только такое сильное потрясение могло разбудить меня…»
Максим не знал, что ждёт его впереди, но он точно знал, что жизнь уже больше никогда не будет такой, как прежде. И ещё он знал, что впереди его ждёт разговор с женой. Последний разговор. Может быть, не простой для него и не радостный, но который поможет ему, Максиму, жить дальше. Он точно это знал.