Маленькая желтая лампа - стр. 34

Не ощущалось ни предательской резонансной вибрации – грозы всего сущего космического транспорта, ни сладкого запаха горелого плексоморфа, ни тем более рокового нарушения герметичности. Командор Хансен не счел нужным даже отключить внешние трансляционные экраны, чтобы, как он и обещал, пассажиры смогли воочию увидеть старт, если кому в самом деле придет охота смотреть.

Но Арсений никак не мог отделаться от мысли, что в каждый отдельно взятый момент «Пересмешник», почти вслепую набиравший вращательную скорость по заданному спиральному курсу прохождения Солнечной системы, вот-вот врежется во что-то нехорошее. Или будет непременно сбит из гигантской пушки, как та самая пресловутая тарелочка. Одно дело – прямой гравитационный полет, привычный и ничем не удивительный, спокойный и полный комфорта. Совсем другое – этот рукотворный блин, в сумасшедшей пляске верчения несущийся неведомо куда. Арсений чувствовал себя мартышкой внутри лотерейного барабана и молился опять вытянуть счастливый билет. Сомнения были и на счет экипажа, что тоже добавляло градусов в кипяток его страха. Доктор Мадянов знал – для «Пересмешника» пробный старт невозможен, запускали исключительно макеты, а сам корабль испытывали лишь на моделирующем стенде. На нем же набирался опыта и Хансен со всей командой. Стоит ли объяснять, риск от запуска «Пересмешника» перекрывал любые допустимые нормы. Но даже Арсений не предполагал, что психологически все выйдет настолько плохо. Если бы он сидел в отсеке один и не сидел даже, а согнутый буквой «г» мумифицирован был в амортизационном кресле – ноги вытянуты вдоль под прямым углом к туловищу, обе половины тела так и закреплены страховочными бинтами, – Арсений, возможно, не удержался бы от плаксивого крика. Однако присутствие посторонних и необходимость сохранить лицо первоклассного специалиста экстремальных ситуаций поневоле заставили доктора взять себя в руки. Точнее, в ежовые рукавицы. К тому же Арсений в совершенстве постиг древнюю и расхожую, зато весьма полезную истину – что бы с тобой ни происходило, приятное или дурное, это «что» обязательно придет к своему исходу, тоже хорошему или скверному, но придет непременно. Так оно и произошло.

Отпускать стало помаленьку-полегоньку. Зараза! Нет, чтобы сразу наступила хотя бы невесомость. Но мечтать об этом было пустое занятие, на нынешних космических посудинах подобное развлечение не предусмотрено. Если и случится – верный признак: с кораблем вышла полная, простите, жопа! Что происходило собственно с «Пересмешником», доктор не знал совсем. Может, легли на курс с заданной скоростью вращения, может, наконец, запустили на полную мощность гравистабилизаторы, а может, чего проще, старый пират Хансен устал забавляться за счет ноющего и сильно блюющего пассажирского состава. Тем более примеру фон Герке-Цугундера последовала уже и бедняга Кэти, и вот-вот то же самое должно вскоре приключиться с сеньором Рамоном. Один доктор Го Цянь выглядел молодцом. Еще бы, вспомнил Арсений, он единственный разумно стартовал на голодный желудок, а запахи перебродившего алкоголя вперемешку с ароматами исторгнутого плотного завтрака комиссара Цугундера магистру, наверное, были нипочем.

Когда Арсению, исключительно по контрасту с предыдущим состоянием, стало совсем хорошо, опутывавшие его бинты расстегнулись сами собой и с легким свистом скрылись, наподобие юрких змеенышей, в специальных пазухах кресла. Теперь доктор Мадянов мог, наконец, встать. Мимо него пулей пролетел сеньор Рамон, зажимая рот обеими ладонями. Вопрос, куда? На борту «Пересмешника» никто до сей поры не удосужился объяснить пассажирам, в каком направлении им нужно идти и где что находится. Отсюда следовало – поиски туалетной комнаты Эстремадурой могли затянуться или, это было бы много хуже, кончиться осквернением какого-нибудь стратегически важного участка корабля. И наверняка в подобном случае гневные громы и молнии со стороны пирата Хансена обрушились бы на голову и без того кругом виноватого астрофизика.