Мальчишки в наследство. Спаси мою любовь - стр. 48
Пока за спиной слышатся перешептывания и возня, я готовлю чай. Цепляю в шкафу какие-то стеклянные банки с травами, перебираю, изучаю внимательно. Они не подписаны, да и по запаху мне не нравятся, поэтому не рискую их использовать. Беру только запечатанные коробки с фирменными логотипами, вскрываю и насыпаю сухие листочки в заварной чайничек. Даю настояться.
Спустя несколько минут по кухне разносятся ароматы мяты и мелиссы, которые должны бы успокоить хмурого хозяина дома, но у него, наверное, обоняние отказало. Он по-прежнему возвышается над столом нерушимой, твердой, холодной скалой.
- Не отпускает? – спрашиваю участливо, поставив перед Виктором чашку чая. Выдавливаю из себя добрую улыбку, но в ответ он лишь сильнее ожесточается.
Вздохнув, укоризненно качаю головой, чем вызываю у него очередной приступ шока. Закусываю губы, чтобы с них не сорвалась очередная неуместная фраза. Еще одно слово с моей стороны – и меня выгонят с работы, так и не приняв. Поэтому безмолвно отступаю к окну и распахиваю обе створки настежь, впуская в помещение прохладный, влажный после дождя, напитанный озоном воздух. Воскресенскому должно стать легче.
Оглядываюсь, украдкой изучая его. Напряженный, суровый, молчаливый, он даже не смотрит на меня. И к чаю не притрагивается. Упертый!
Когда Виктор в очередной раз взметает руку к вискам, я не выдерживаю.
- Так, ладно, есть один способ, - сажусь рядом с ним.
Опустив ладонь на каменное плечо, заставляю его повернуться ко мне. Касаюсь пальцами высокого, прорезанного мимическими морщинами лба. Невозмутимо провожу подушечками по неровным линиям, которые от моих нехитрых манипуляций становятся все глубже.
- Что вы делаете, Лилия? – зрачки Виктора удивленно ползут вверх, пытаясь рассмотреть, что я делаю, а потом фокусируются на мне. Сам он будто превращается в кусок черного мрамора, ледяного и бесчувственного. Ни единым жестом не выдает своих эмоций.
- У моей мамы часто бывает мигрень. Особенно поначалу она сильно мучилась, после того как… - осекаюсь, встретившись с Виктором взглядами. Чтобы не утонуть в его всепоглощающей тьме, разрываю тяжелый зрительный контакт. - Неважно, после чего…
Массирующими движениями двигаюсь к затылку, пользуясь тем, что Воскресенский, опешив, не шевелится, словно действительно окаменел.
- Между приемами обезболивающих нужно было выдерживать время, а боль затихала, но не отступала, - продолжаю тараторить от волнения. - Пришлось изучить народные методы борьбы с ней.
Порхаю пальчиками за ушами, аккуратно разминаю мощную шею, нажимая на нужные точки. Повторяю то, что сотни раз делала маме. На автомате, бесстрастно. Только почему-то кончики пальцев будто горят, а пламя распространяется по всему телу, вынуждая меня схватить губами воздух.
- Вообще все болезни от недосыпа и истощения организма, - продолжаю умничать, чтобы хоть как-то разрядить накалившуюся атмосферу. – Вы сами себя загнали. Даже на детей времени нет.
- Лилия, - тихо, но грозно зовет меня.
Накрывает мои запястья широкими ладонями, убирает от себя. Опускает на стол, прибивая к его поверхности. Освободившись от моих прикосновений, он потирает затылок, сам разминает шею, прислушиваясь к ощущениям. Хмыкает удивленно.
- Легче? – не свожу с него взгляда.
Молчит. Лишь жесткие губы едва заметно шевелятся, вырисовывая что-то похожее на «ведьма». Хотя я ожидала простого спасибо. Хмурюсь, разочарованная такой своеобразной благодарностью. Может, мне показалось?