Мальчики с железных караванов - стр. 6
Три года назад, когда Илье исполнилось двенадцать лет, его отец был отстранен от должности. По его недосмотру в домне «забили козла». Это означало, что в печи, на её стенках застыл не вылившийся чугун, домну пришлось остановить на ремонт. А этот останов оборачивался для хозяина ощутимыми финансовыми потерями. С того времени Агафон Швецов перебивался случайными заработками, иногда надолго уходя из заводского поселка. Надо было хоть какие-то деньги заработать, чтобы заплатить подушные подати. А не заплатишь – посадят в острог, либо выпорют на конюшне…
За время отсутствия отца Илья стал главным помощником матери. Приглядывал за младшими братьями и сестрами, помогал копать грядки на огороде, ставить тепличку для огурцов, заготавливал ягоды, грибы и кедровые шишки, научился ловить рыбу сетью, вместе с отцом косил траву для коровы и лошадей.
Семье Агафона помогала многочисленная родня – кузнецы Швецовы. Илья, если выдавалась свободная минутка, бегал к дядьям в кузницу, смотрел, как завороженный, на их работу у наковальни. В это время он забывал о своём недостатке – глазах разного цвета и переставал прищуривать один из них. Ему всё равно было, какой глаз прикрывать, – у него было прекрасное зрение. Но в раннем детстве, когда незнакомые люди, увидев высокого мальчика с разноцветными глазами, начинали его тормошить, рассматривать и расспрашивать, как это так может быть, он приобрёл привычку при встрече с чужими прищуривать какой-нибудь глаз, чтобы разница в цвете была не так заметна. Когда же общался с друзьями и близкими, то про эту уловку забывал.
Илья любил ухаживать за лошадьми: мыл, расчесывал, лечил не только свою, но и соседских. Скотина доброту помнит и чует – лошади слушались его беспрекословно. Когда летом мальчишки часто уходили в ночное с лошадьми, для Ильи наступала счастливая пора. Подростки спали в шалашиках, собранных на скорую руку, пекли картошку и грибы на костре, пугали друг друга рассказами о разбойниках, а рядом паслись на свежей траве пойменных лугов лошади.
Теперь был апрель, но ни в ближайшие месяцы, ни в ближайшие годы ему в ночном не быть…
Когда Илья подошёл к родному дому, построенному на кержацкий[8] манер: пятистенным, с крытым крышей двором за высоким забором, ставни окон уже были закрыты. Он постучал в одно из них, громко позвал:
– Мам, не пугайся, это я.
Через несколько минут мать в накинутом на плечи теплом платке распахнула дворовую калитку, охнула, увидев старшего сына в неурочный час, сразу заподозрила неладное:
– Случилось что?
Вместе вошли в комнату. Притихшие ребятишки Николка, Гришка и Акулина сидели вокруг стола с лучиной. С горевшего берёзового прутика, стоявшего в специальной плошке с водой, падали горящие угольки, и падая, издавали шипение и чад. Николка менял прогоревший прутик на новый, а ребятишки сонными глазами смотрели на огонь.
Пока мать собирала нехитрый ужин сыну, Илья рассказал о предстоящей поездке. Анна молчала, задумавшись, по привычке поправляла пряди русых волос, выбившиеся из тяжёлого узла, уложенного на затылке. Илья давно приметил за матерью такое свойство: столкнувшись с трудностями, она не причитала, не кричала, как другие деревенские бабы, а замыкалась в себе, молчала, потом только говорила о принятом решении. Вот и сейчас после длительного молчания сказала: