Мальчики из провинции - стр. 39
От второй мысли Гришка едва не засмеялся в голос. Но удержался. И даже усмешку удержал.
– Ты, я знаю, мечтаешь моряком стать… – сказал отец, словно бы невзначай и снова умолк, вновь пыхая трубкой.
Сердце вдруг заколотилось стремительно, во рту пересохло. Отец поглядел на сына, приподнял бровь – не слышу ответа, мол.
– Я… – сглотнув, хрипло выговорил Гришка. Отчаянная надежда билась где-то в глубине души. Он покосился на Аксакова, и Сергей Тимофеевич вдруг весело подмигнул ему. – Да, батюшка, мечтаю…
Он умолк, опустив голову. Губы шевелились сами собой, и Гришка не удивился, поняв, что шепчет молитву.
Непонятно какую.
Непонятно кому.
– Завтра поедешь с Сергеем Тимофеевичем в Москву… он любезно согласился присмотреть за тобой в дороге, – отец делал паузы – пых, пых, пых…
Сердце обрушилось куда-то в глубину.
Москва.
Никаких морских учебных заведений в Москве не было.
Гришка поднял голову и встретился взглядом с отцом. Матвей Захарович смотрел с непонятным выражением, в котором мешались насмешка и сочувствие.
– В Москве он посадит тебя на дилижанс до Санкт-Петербурга, – договорил, наконец, отец, откладывая догоревшую трубку и глотая вино из бокала. – Морской корпус найдёшь сам, там рукой подать. Понял ли?
– П… – Гришка поперхнулся, воздуха не хватало. – Понял, батюшка!
Его смело́ со стула, бросило на колени перед отцом, губы сами по себе нашли руку отца, пропахшую табаком.
– Ну-ну, – растроганно и добродушно сказал отец. – Встань, сын. Не холоп ты, чтобы на коленях стоять. Да и я всё ж не господь. Учись достойно. И служи достойно. Но… есть условие.
– К-какое, батюшка? – несмело спросил Гришка, не спеша подняться с колен.
Отец наклонился к нему, и произнёс негромко у самого его уха, так, чтобы слышал только сын:
– Прекрати хамить мачехе. Она перед тобой ни в чём не виновата.
Гришка сжал зубы.
– Хорошо, батюшка, – устало сказал он.
– Обещай.
– Обещаю, – опустив голову, он почти шептал.
– Слуг я с тобой послать не могу, – продолжал отец уже громко, выпрямившись. Аксаков слушал молча, не вмешиваясь. – Сам знаешь, дворни у нас мало, и из деревни никого взять не можем. Да и не учёны они. Дядька твой тоже увечен, не сможет поехать. Да и не позволено в корпусе лакеев да камердинеров при себе иметь. Так что живи сам, как можешь. Деньги буду тебе присылать почтой и оказиями. Не пропадешь, если мозги есть. А ими тебя бог вроде не обидел.
– Спасибо, батюшка, – прошептал Гришка, не поднимая глаз.
– А теперь ступай, – кивнул отец. – Завтра вставать рано, собирается будешь, Сергей Тимофеевич в полдень выезжает, и ты с ним.
Гришка не помнил, как шёл к себе в комнату. Его качало, как пьяного, ноги плохо держали, в глазах плыл туман.
В Питер!
В город Петра!
В Морской корпус!
Батюшка, да ради этого я не только вежливо с французкой разговаривать стану, я её… я её… нет, мамой я звать её не стану даже ради Морского корпуса.
Он остановился на пороге комнаты, окинул её диким взглядом. Завтра! Завтра он отсюда уедет! Надолго! А то и навсегда!
Да разве ж он заснёт теперь?!
Недоросль торопливо взбежал по лестнице наверх и остановился около небольшой двери в боковушку. Дверь была чуть приотворена, из неё сочился тусклый свет лампады. Гришка приостановился, стукнул в дверь:
– Нянюшка, можно?
– Заходи, Гриша, заходи, – старческий голос отозвался с неложной радостью.