Мальчик Мотл - стр. 9
Так говорит мама и плачет. Она советуется с моим братом Элей:
– Как ты думаешь? Остаться ему покуда у Песи?
Мой брат Эля уже большой. Иначе с ним не стали бы советоваться. Он поглаживает рукой еще чистое, не заросшее лицо, как если бы у него уже была борода, и говорит, как взрослый:
– Пожалуй… Лишь бы не озорничал…
На том и решили: я поживу пока у нашей соседки Песи, но при условии, что не буду озорничать. Все у них называется озорством! Нацепить кошке бумагу на хвост, чтоб кошка вертелась, – озорство! Постучать палкой по частоколу поповского двора, чтобы все собаки сбежались, – озорство! Вытащить у Лейбки-водовоза затычку из бочки, чтобы больше половины воды вытекло, – озорство!
– Счастье твое, что ты сирота! – говорит Лейбка-водовоз. – Не то я бы тебе руки и ноги перебил! Можешь мне поверить на слово!
Я верю ему на слово. Я знаю, что сейчас он меня не тронет, потому что я сирота.
Мне хорошо – я сирота!
Наша соседка Песя – да простит она меня! – здорово соврала. Она говорила, что за стол у нее садится двенадцать человек. По-моему, я четырнадцатый. Она, видно, забыла о слепом дяде Борухе. А может быть, она его не считала в числе едоков потому, что он уже очень старый, беззубый и не может жевать? Не стану спорить, жевать он действительно не может, но глотает он, как гусь, и все норовит схватить лишний кусок. Да и все они за столом хватают совсем не как люди. Я тоже хватаю. За это меня бьют. Бьют ногами под столом. Больше всех колотит меня «Вашти».[11] У всех здесь клички и прозвища: «Колодка», «Кот», «Буйвол», «Пе-те-ле-ле», «Черногус», «Давай еще», «Смажь маслом»…
Будьте покойны, прозвища даны не зря. Пиню называют «Колодкой» за то, что он толстый и круглый, как колодка. Велвл – черный, и потому его зовут «Котом». Хаим – увалень, и его прозвали «Буйволом». У Мендла – острый нос, поэтому он «Черногус». Файтла назвали «Пе-те-ле-ле» за то, что он говорить не умеет. Берл – ужасный лакомка: дадут ему кусок хлеба с гусиным жиром, а он просит: «Давай еще!» Зороха наградили позорной кличкой «Смажь маслом»: у него неприятная история, в которой он не виноват. Виновата, может быть, его мать, которая в детстве плохо следила за ним и слишком редко мыла ему голову. А может быть, и она не виновата? Спорить из-за этого не стану. А драться – подавно!
Словом, в этом доме у всех прозвища. Чего уж больше, даже кошка, бессловесное, невинное существо, и та у них имеет прозвище: «Фейге-Лея-старостиха». А знаете, за что? За то, что она такая же толстая, как Фейге-Лея, жена старосты Нахмена. Сколько, по-вашему, все они получили затрещин и оплеух за то, что кошку называют человеческим именем! Ничего не помогает! Как горохом об стенку! Раз дали кому-нибудь прозвище, – пропало!
Меня тоже прозвали – угадайте как? «Мотл-губастый». Видно, не понравились им мои губы. Когда я ем, говорят они, я шевелю губами. Хотел бы я видеть человека, который при еде не шевелит губами. Я не такой уже гордец и недотрога. Но – не знаю почему – прозвище это мне страшно не нравится! А раз оно мне не нравится, – они меня назло только так и зовут. Ужасные приставалы – вы таких в своей жизни не видали! Сначала меня называли «Мотл-губастый», затем просто «Губастый», а потом «Губа».
– Губа! Где ты был?
– Губа! Вытри нос!