Мальчик из Блока 66. Реальная история ребенка, пережившего Аушвиц и Бухенвальд - стр. 5

. В те годы еще можно было иммигрировать в Израиль, и после прихода нацистов к власти в Германии в 1933 году многие евреи решили покинуть Европу и уехать на Святую землю. В нацистской Германии и странах Восточной Европы антисемитизм проявлялся все заметнее, но там, где мы жили, евреи не ощущали враждебности со стороны своего окружения и не испытывали страха. Антисемитизм не был чем-то таким, что мы узнали уже в детстве.

Мои родители подумывали об отъезде. Мой отец, ярый сионист, очень хотел поехать в Эрец-Исраэль, но потом родители посоветовались с членами большой семьи, и почти все наши родственники восприняли эту идею с сомнением и недоверием. Поскольку количество разрешений было невелико, вся семья уехать не могла. Впрочем, даже если бы это было возможно, вряд ли мы решились бы покинуть то место, которое было нашим домом на протяжении нескольких поколений. Тем более что в то время евреи в нашем районе не чувствовали ни малейшей опасности.

Члены нашей большой семьи были единодушны в том, что если вся семья останется в Чехословакии, то мои родители, оказавшись вдалеке от своих близких, испытают чувство глубокого одиночества. Семейные отношения в еврейской общине всегда были теплыми и доброжелательными, проникнутыми любовью и заботой. В нашей жизни было много приятного и хорошего, много радостных моментов и праздников, которые мы отмечали в большом семейном кругу.

Кроме того, Земля Израильская, как известно, отличающаяся жарким, тяжелым климатом, была неразвитой с точки зрения инфраструктуры и рабочих мест и находилась под полным контролем Великобритании. Оставалось неясным, как они смогут зарабатывать на жизнь, так что в целом возможная перемена представлялась слишком серьезным вызовом.

В конце концов от этой идеи, по крайней мере на время, отказались, отложив ее в долгий ящик.

В Берегово у меня было очень счастливое детство. Мы жили на улице Сейчени, в доме 46, неподалеку от центра, в жилом комплексе с бакалейным магазином, в котором также продавались товары для дома.

Наша большая семья занимала три квартиры с просторными комнатами. В одной квартире жили мои бабушка и дедушка, Клара и Меир Кесслеры. В другой – мои дядя и тетя, Шлойма (Шломо) и Хани Лейнзидер, и двое их детей, Магда и Зулик. И, наконец, в третьей – мои родители, Герман и Паула Кесслер, мой брат Арнольд и я.

Тетя Хани приходилась сестрой моему отцу, и они были очень близки. Мы с Арнольдом тоже были очень близки с нашими двоюродными сестрой и братом, Магдой и Зуликом, и прекрасно с ними ладили.

У входа в наш жилой комплекс росло большое, красивое ореховое дерево пекан, широкие ветви которого мы могли видеть из окна нашей столовой. Мы, дети, каждый год ждали, когда созреют орехи, и часами лазали по дереву, срывая их с веток и собирая упавшие. У орехов пекан жесткая зеленая кожура, и когда ее снимаешь, на руках остаются коричневые пятна. Родители обычно ругали нас за это, потому что пятна очень трудно отмыть. Дерево пекан было рядом со мной все мое детство, и память о нем осталась со мной навсегда.

Широкая деревянная дверь вела от входа в комплекс в жилую зону и во внутренний двор, где я провел много часов, играя со своим младшим братом Арнольдом и двоюродными сестрой и братом, Магдой и Зуликом. Магда была на два года старше меня, а Зулик на три года младше. Самым младшим из нас всех был мой брат Арнольд, который был на пять лет младше меня. Несмотря на свой нежный возраст, он неизменно держался вместе с нами. Его заливистый смех часто звучал в те часы, которые мы проводили вместе, обычно по выходным.