Макошин скит - стр. 16
– И тебе здравия.
– Садись уже, – прошипела Млада, с грохотом поставив перед Кариной тарелку, ложку и чистую кружку. Придвинув к ней ближайшую крынку и горшок, пояснила: – Кашу накладывай, сколько хочешь. Хлеб бери, сыр. Молоко наливай, тебе сегодня как вновь прибывшей полагается. С завтрашнего дня вода только будет… – она осеклась, пожала плечами: – А впрочем, не знаю, как матушка велит, просто завтра постный день.
Карина кивнула.
Ложка оказалась деревянная, словно реквизит исторического фильма. Да и все здесь выглядело, словно подготовленное для киносъемки, даже послушницы с неприветливыми и строгими лицами – будто актеры массовки. Девушка наблюдала, как Млада приглядывает за столом. Примостившись на табуретке у окна – кому надо хлеб придвинет, кому крынку передаст. Больше всего за Кариной приглядывала. Заметив, что девушка положила в тарелку всего пару ложек каши, нахмурилась, беззвучно потребовала положить еще. Карина пожала плечами, послушалась, уверенная, что она столько не съест – не ела она прежде пшенную кашу «без ничего» – мама всегда добавляла тертое яблоко, корицу или курагу. Да и молоко Карина не пила с детства.
– А можно воду? – спросила у Млады.
Та пожала плечами, отодвинула от нее крынку с молоком. Приставила полупустую – с водой.
Женщина, сидевшая рядом, пробормотала:
– Зря выделываешься, матушка такое не любит…
– Я не выделываюсь, я просто молоко не пью.
Женщина напротив оторвала от тарелки потускневший взгляд, в нем мелькнул интерес, не живой, а тяжелый, с притаившейся злобой на дне. Скривив губы, усмехнулась:
– Да что ты ей объясняешь, пару дней покапризничает, на третий жрать любую баланду будет.
– Тише ты! – прикрикнули на нее сразу несколько голосов.
Карина растерянно оглянулась. Млада обошла со спины, похлопала по плечу:
– Не обращай внимания.
Женщина напротив подняла голову, пробормотала:
– Младка, а что ты о ней печешься? Надеешься, матушка тебя простит? – все рассмеялись. – Так не жди, не заработала ты еще прощение. Да и милый-благоверный тебя не велел выпускать…
– Заткнись, Клавдия, – острое, приправленное неведомыми Карине конфликтами и неприязнью, веселье захлебнулось в одно мгновение – в трапезную вошла Ефросинья.
Посмотрела строго на притихших женщин.
Молча направилась на свое место – во главе стола, Карина не заметила, что там стоит лавка и приготовлены приборы.
Проходя мимо девушки, матушка покосилась на ее тарелку, кружку с водой. Спросила холодно:
– Отчего молока не дали Агате?
Млада отозвалась:
– Воды попросила.
Клавдия, мстительно взглянув на девушек, уточнила:
– Отказалась она. Говорит, не пьет…
Матушка Ефросинья села на свое место, наложила кашу, придвинула ломоть хлеба. Взяв с тарелки кусок сыра, откусила от него. Остальное положила на хлеб.
– Это правда? – светло-голубые глаза, словно льдинки, посмотрели в упор.
Карина почувствовала, как по спине стек холодок, будто эти льдинки за шиворот кто подложил. Сглотнула.
– Да нет… Не то, чтобы я…
Матушка Ефросинья перевела взгляд на Младу:
– А ты почто ее прикрывать вздумала?
– Я просто сказала, что она воду попросила, потому что она попросила. – А о том, что прежде от молока отказалась, не сказала… – заметила матушка.
Млада замолчала, закусив губу, опустила голову. Пальцы вцепились в полотенце – Карина видела, как побелели костяшки. Женщины за столом притихли, перестали жевать. Матушка Ефросинья смотрела на Младу, ждала ответа. Карина беспомощно оглядывалась, она понимала, что происходит, что-то ужасное, заставившее всех сидеть, словно они кол проглотили.