Магнолии, девушка, солнце… - стр. 28
Однажды Марусе попался в руки его дневник из крокодиловой кожи, с золотым тиснением. Она не собиралась его читать, перевернула несколько страниц, еще не зная, что это дневник Роланда Германовича, просто любуясь роскошной книгой.
«16 марта. Мыл голову. Очень устал на работе. Вечером смотрел первую серию „Крестного отца“. Едва сдержал слезы. Спал плохо, много думал.
17 марта. Герпес. Из дома решил не выходить.
18 марта. Мыл голову. Говорили с Ингой о современной литературе. Надо купить Борхеса, как она рекомендовала.
19 марта. Купил Борхеса. Начал читать, но потом бросил, смотрел продолжение «Крестного отца».
20 марта. Мыл голову. У Манукейского родился внук. Ездили с Ингой поздравлять. Не до Борхеса.
21 марта. Катя решительно невыносима. Хлорка – это яд, надо рекомендовать ей другие средства. Какие? (Спросить у Манукейского, он близко знаком с замминистра химической промышленности.)
22 марта. Борхес – бездарность. Невозможно читать! Забыл вымыть голову…»
Маруся, когда поняла, что Роланд Германович не так сложен, как могло показаться с первого взгляда, быстро нашла к нему подход.
Как только тот начинал на нее грозно надвигаться, сверкая отполированными, невесомо-прозрачными стеклами очков, она быстро спрашивала: «Роланд Германович, а что вы думаете о российско-английском саммите?» Или – как тот относится к переговорам в Женеве? Или еще вариант – насколько сильное влияние оказала колонизация на Индию?
Роланд Германович моментально сбивался: красиво, жестко, ярко, обтекаемо принимался рассуждать на заданную тему. Маруся молчала и делала вид, что внимательно слушает. Однажды, без всякого перехода, в конце очередного своего монолога Роланд Германович заявил – он совершенно не понимает, почему Инга ополчилась на нее и что она, Маруся, замечательная девушка, но он никогда не расскажет о своих мыслях Инге Савельевне, поскольку «надо уметь расставлять приоритеты».
Единственной, кто открыто решился признать Марусю в семействе Журкиных-Аловых, была Марлен.
Марлен Марковна Моисеева, если точнее.
Та самая, которая была в шестидесятых оперной примой в Большом и чье имя гремело на весь мир. Она была потрясающе красива и невероятно вспыльчива. Больше всего на свете Марлен ценила свободу.
Ценила до такой степени, что однажды, во время гастролей в Париже, сбежала из труппы. Она просила французского гражданства, и ей его дали. Разразился дикий скандал. На родине у Марлен остался муж и сын (покойный отец Жени). Муж отрекся от жены, а сын, к тому времени уже подросток, проклял мать.
Долгие годы Марлен блистала на чужой сцене, была еще дважды замужем, и со всеми своими мужьями разругалась в пух и прах.
Она сильно подпортила жизнь своим родным, оставшимся в Союзе, – времена были суровыми, шла борьба с отщепенцами и диссидентами. Это, а также сам факт того, что родная мать бросила его, очень повлияло на характер сына. Он возненавидел ее лютой ненавистью. Вырос и сменил свою фамилию на фамилию жены, из Моисеева стал Журкиным. Когда родился сын Женя, он передал по наследству свою ненависть и ему.
Отец умер довольно рано, но Женя продолжал ненавидеть бабку Марлен. И Инга Савельевна, кстати, тоже дежурно ненавидела свекровь («Я бы никогда не поступила так со своим сыном!»).
Роланд Германович, вскоре ставший членом семьи, также был обязан проклинать Марлен, которую даже в глаза не видел. Что он прилежно и делал – видимо, Роланд Германович живо представил, как его блестящую карьеру могла бы испортить подобная отщепенка!